Палтус; он спрашивал с нажимом и лёгким раздражением, хотя лицо его было абсолютно спокойно и не выражало никаких эмоций.
– Ну… я даже не знаю, что сказать… мне надо как-то это обмыслить… и тогда, возможно…
Тут мы услышали, как хлопнула входная дверь, меня сразу же отпустило. Этот привычный домашний звук, который я почти не замечал обычно, прозвучал для меня как спасительный звонок, когда не готов по географии, а учитель скользит взглядом по классу, выбирая самого нерадивого из учеников. Я сорвался с места и ринулся встречать отца. Честно говоря, я порядком устал от нежданного гостя и был счастлив, что наконец-то могу оставить его на чьё-либо попечение. Я улизнул на улицу, доехал на велосипеде до порта, где обычно слонялись без дела мои дружки, и развлекал их рассказами о говорящих рыбах весь вечер, их смех слышал если не соседний порт, то весь наш городишко точно.
Глава третья
Певица
Мой папа подобрал маму на улице – не знаю, что побудило его сделать подобное. Он просто купил её на ночь и оставил навсегда, это не было ни благородством, ни любовью с его стороны, просто этот поступок был в его стиле – купить жену. Уж если совсем быть откровенной, не было это и любовью для мамы, просто ей лучше спалось в тёплой отцовской постели, чем в каком-то бараке на окраине среди больных и депрессивных товарок.
По всему выходит, что я такое вот дитя – итог сказочной истории одного спасения, разве что отец мой принцем не был никогда, да и мама на принцессу никак не тянула. В моих жилах текла смесь из крови продажной девки, не созданной, если честно, ни для материнства, ни для замужества, и крови эксцентричного взрывного мачо-самодура, не знающего, как бы ещё покруче презреть моральные устои и законы общества. Стоит ли говорить, что я счастливо унаследовала худшее от обоих?
Следовало обладать особым даром, чтобы дожить в этой семье до двадцати и не тронуться умом, – у меня этого дара, по всей видимости, не было. Я росла неуравновешенной и взбалмошной, меня с детства кидало от глубокой подавленности к необоснованному веселью, я считала себя умнее и удачливее других, презирала не только сверстников, но и старших, ни во что не ставила человеческие ценности, навязываемые литературой и историей. В школе я была девочкой, которую побаивались учителя и родители, строго-настрого запрещавшие своим драгоценным чадам иметь со мной дело, что, само собой разумеется, только подогревало интерес ко мне с их стороны. Если среди детей случалась драка, то затевала её я, косвенно или напрямую. Если ученики решали вдруг выпускать школьную газету или устроить собачий приют на заднем дворе – это случалось исключительно с моей подачи. Какое бы безумие ни приходило мне в голову, я тут же заражала окружающих своей идеей. Для родителей моих одноклассников не было картины страшнее, чем увидеть своих отпрысков в моей компании, а мне нравилось сеять хаос и внушать страх. Всё это только раззадоривало меня.
С детства нас убеждают, что всё