не думала! Если Байондур имам*, то я тогда, живу в Симбере*. С Байондура имам*, как с меня заводная лошадь*. А ты, получается, имам*.
– Он вовсе не имам*. Он несостоявшийся имам*. А это, у мусульман, не одно и то же.
– Ты о ком? О себе, или Байондуре?
– Да оба мы из неудавшихся …! Только Байондур сейчас ордынский кешиктен*, а я туранский посланец*.
– А посланец, это что? Что-то наподобие элчи*, или ещё что очень слитшком важное?
– Можно сравнить и с элчи*, – начал объяснять Камол ад-Дин, – Только обязанности несколько иные. А семья у меня купеческого сословия. Вот только я в отца не пошёл.
– Так значит ты не воин? А Дархан к тебе относится с уважением, словно к настоящему воину.
– У нас в стране, посланцы* приравнены к воинскому сословию, потому Дархан меня таковым и считает.
– А мне уже собираться пора. По темноте ехать не хочется. Ночью от здешних волков покоя нет. Ты ведь меня проводишь?
– Про здешних волков я уже наслышан. А провожу я тебя непременно. Мне и Дархан наказал, Да и самому мне не хочется, чтобы так хорошо начатое между нами знакомство, столь быстро закончилось.
– Ты посиди здесь, а я пойду, и переоденусь, – сказала Ламзурь и встав, ушла в другую горницу, задёрнув за собой лишь дверную занавеску. Дверь, при этом, осталась открытой.
Вначале Камол ад-Дин сидел, и молча, безучастно смотрел в пол. Затем, повернув голову в сторону двери в другую горницу, увидел, что занавеска закрыта неплотно, и между её краем и дверной стойкой осталась щель. Через неё была видна сложенная из кирпича широкая суфа*, накрытая перинами и покрывалом. Из любопытства, посланец* повернулся в полоборота и приблизив голову к занавеске, через щель заглянул дальше внутрь. По другую сторону суфы*, задом к Камол ад-Дину, стояла полураздетая Ламзурь. Она возилась с одним из предметов своей одежды. Посланец* некоторое время продолжал рассматривать девушку, любуясь её обнажённым телом. Затем, в его душу словно вселились шайтаны*. Камол ад-Дин вдруг сорвался с места, заскочил в горницу, где стояла Ламзурь, схватил её в охапку и вместе с ней повалился на суфу*. Другой раз, он возможно этого и не сделал бы, но повидимому свою роль сыграло выпитое вино. Кроме того, само по себе полуобнажённое тело такой красавицы, как Ламзурь, да при подобных обстоятельствах, врядли бы оставило какого мужчину равнодушным. Так, или иначе, но дальнейшие события стали развиваться по наиболее предсказуемому в таких обстоятельствах сценарию. Камол ад-Дин целовал Ламзурь в щёки, губы, шею, грудь и другие части тела. Нащёптывал разные нежные слова, признаваясь в любви. Перепугавшись, девушка пыталась от него отбиваться и умоляла прекратить и не делать этого. Но ничего не помогало, так как силы были явно не равны. Остававшаяся на ней одежда слетела молниеностно. Мимоходом, не прекращая начатое, он разделся и сам. В процессе завязавшейся борьбы, Камол ад-Дин ловко раздвинул Ламзурь ноги и оказался между