так всё нелепо получилось! Вышло, будто Витя во всём виноват, сам пропал – и я без него потерялся. А ведь это я его последним видел, мог от берега увести, одного не оставлять, или просто вместе с ним там остаться медитировать. Можно было на базу возвращаться, чего ради торчать вечером у воды, хотя светло, конечно, июнь – белые ночи. Короче, множество вариантов. А так. … После, как закончили менты нас таскать, у меня и в мыслях не было попробовать продолжать петь, вообще музыкой заниматься. Опустошение какое-то накатило. Тем более, морально был готов закончить, не нравилось мне то, что мы делали. Показалось, будто не хватает нам намного больше, чем этим, кого мы с тобой только что критиковали. К тому же без Витьки! Чем-то ситуация оказалась похожа на школьный ансамбль: тогда я услышал, как профессионалы играют и показалось мне, что сам никогда так не сумею, вот и бросил. Самому нравилось, но ведь бросил. Дурацкая натура!
– Чего ты? В школе не знаю как, а в институте вы классно играли, здорово у вас получалось! И с каждым годом всё лучше. Потом – не все же могут быть первыми, первое место – оно одно, а за первым куча пространства, тысячи вторых мест.
– Это логично, наверное. Но логика – не то, что мне могло в то время помочь. Скорее наоборот.
Кира замолк и призадумался. Себя он считал человеком довольно смелым, но где-то глубоко внутри было зарыто что-то, заложенное в него вечно неуверенной в себе матерью, нечто мешающее, заставляющее сомневаться и перестраховываться от возможных трудностей. Возможно именно это воспитанное в семье качество в конечном итоге не позволяло ему двигаться дальше, наплевав на обстоятельства. Наверное, это не боязнь, и это не назовёшь робостью. Но что это? Вслух он сказал Шурке немного другое:
– Я ведь с детства такой дурной, мне обязательно требовалось какое-то совершенство, причём я сам обычно не до конца понимал, каким оно должно быть, это совершенство. Поэтому в детстве от расстройства ревел, когда что-то не получалось, а как повзрослел – стал бросать начатое из какого-то дурацкого принципа. Типа если не выходит, как хочу – тогда вообще никак не надо.
– Какое, блин, совершенство, Кира! В мире вообще нет совершенства. Пел ты очень неплохо, у тебя голос красивый. До сих пор записи слушаю с удовольствием.
– Спасибо, Шура, но всё равно. … Ещё я придумал себе отмазку, что без Витьки, без его текстов непонятно что петь, какие песни? Ты ведь знаешь, наши лучшие – все на его слова. Каждый пробовал писать, но одна ерунда выходила. Наверное потому поначалу, в институтском ещё ансамбле, я считался главным песенником. Помнишь «Практикантку»? Это моё сочинение.
– «Практика-а-антка, девочка-соседка. Не пытайся ты нас физике на-аучить», – фальшиво попытался пропеть мотив Шура. – Конечно помню. Весёлая песня, ваш ранний хит, из самых первых. Хорошей записи только не осталось, жаль. Аппаратура была совсем дерьмовецкая.
– Точно! Ты всё помнишь, летописец наш нештатный, – засмеялся