дорога сама собой стелилась под копытами коня богатырского. Весть летела вперед Дурака, так что во всех проезжих селах встречали его хлебом-солью, потчевали квасом, чествовали и славили, да и про коня не забывали. Долго ли коротко ли ехал Иван по лесам и долам, да только ни разу солнце с неба не скатилось, ни разу луна не взошла над лесом.
«Никак день длиннее стал», – подумал дурак.
Вот приехал он к царю-батюшке, поклонился ему в пояс, рассказал, что нет больше на земле Кощея и зла никакого тоже нет. Жить теперь людям в добре и мире, бед не знать. Обрадовался царь-батюшка:
– Ай да Иван! Ай да Дурак! Да за подвиг такой проси у меня, что хочешь!
Поклонился Иван в пояс и ответил царю:
– Спасибо тебе, царь-батюшка, за слово доброе, за щедрость царскую. Да только не надобно мне ничего, только отдохнуть с дороги.
Кивнул ему царь, хлопнул в ладоши и повелел отвести добра молодца в самые лучшие царские покои. А слугам приказал пир накрывать да гостей созывать, чтобы победу над злом отпраздновать.
Как привели Ивана в покои, постелили мягкую перину пуховую и покрывала шелковые, так и рухну на них с разбега. А солнце все светит в небе, пробивается сквозь ставни, разбегается под веками красными бликами. И так дурак повернется, и сяк – никуда ему от солнца не скрыться!
Тем временем на площади накрыли огромный стол, а на нем кушаний – видимо-невидимо! И стал и млад за ним сидят, и богатый и бедный. Радуются все смерти злодея, славят героя. Скоморохи пляшут, гусляры песни поют, шут царский колесом ходит. Одна только Василиса Премудрая невеселая сидит, задумчивая. Не понравилось это царю-батюшке, крикнул он слугам:
– А ну, не час теперь горевать – веселиться надобно! Раз Василиса победе нашей не рада, значит, Кощея жалеет, а раз так, то в темницу ее! Пусть посидит там в темени, да подумает, кто ее сердцу люб больше. А мы до зари кутить будем, и потом еще три дня!
Схватили стражники Василису и бросили в темницу. А в темнице той и есть только окошко под самым потолком, в которое свет едва пробивается. Села Василиса на подстилку соломенную и стала думу свою думать. Да не долго одной ей сидеть пришлось: вдруг слышит – стучится кто-то. Встала она, подошла к двери.
– Кто там?
– Это я, Иван Дурак! Пусти меня к себе.
– Ага, прям вот так и пустила! – ответила Василиса. – Тебя там на пиру все ищут, вот туда и иди!
– Не хочу я на пир! Меня в царских покоях на постель уложили, перина что облако, покрывала златом расшитые. А сон не идет, хоть ты режь! Солнце в окна светит, глаз не сомкнуть. Сюда сколько ехал – ни разу луна не показалась, ни одной звезды не взошло. Пусти хоть в темницу, на соломе буду спать, только бы солнце не видеть!
Смягчилась Василиса. Подошла к двери, открыла – а там и впрямь дурак стоит, зевает да глаза кулаками трет.
– Ты что, правда смерть Кощееву сжег?
– Ага, – кивнул Иван, отодвинул девушку и бросился к подстилке соломенной. – Эх, красота! Темнота!
– Что же ты наделал, Иван-Дурак! – воскликнула Василиса. – Ты же всю тьму на земле извел!
– Ну