социализм. Я же думаю об этом времени, как об эпохе без запала.
Дылда-комсорг окончил МГИМО и женился на Евдокии, которая училась в индустриальном техникуме, стала специалистом по женской одежде, но ни одного дня в ателье или на фабрике не работала. Молодые поехали в Бирму, где бывший комсорг за несколько лет потихоньку спился. Его хотели выгнать из славной когорты советских дипломатов, но Евдокия, пооббивав высокие начальственные пороги, выпросила для мужа прощение и отправилась за ним в Африку. Едва они приехали в крохотную экваториальную страну, как там началась гражданская война. Бывший комсорг нелепо погиб в случайной перестрелке на улице. Евдокия рассказала мне это, когда мы неожиданно встретились в Москве у общих знакомых. Она сильно расплылась, много курила, потягивая необыкновенно липкий абрикосовый ликёр, и строила глазки всем без разбору…
В выпускном классе я твёрдо решил стать искусствоведом, а не графиком.
Именно в последний школьный год я обошёл все московские художественные музеи, побывал на многих выставках и понял: большого художника из меня не получится. Для этого нужно работать двадцать пять часов в сутки. Привычный к труду, я не был готов, тем не менее, к каторжному подвижничеству. То есть молодым, если не сказать юным, я понял: нельзя удовольствие превращать в работу, лань вдохновения не потянет телегу с кирпичами – тут нужна ломовая лошадь. Становиться лошадью тоже не хотелось.
Конечно же, я не представлял себе взрослой жизни тогда, в выпускном классе. И вовсе не размышления над природой интеллектуального труда повлияли на мой выбор – я пока не умел об этом думать. Помогла одна случайность. В журнале «Огонёк» часто печатался с очерками о художниках Игорь Долгоштанов, сам художник и ученик Пластова. Я с восторгом читал его рассказы о Леонардо, Андрее Рублёве, Гойе и Репине. Мне тоже захотелось проникать в сокровенные замыслы творца, и движение мысли в картине стало интересовать больше, чем движение кисти. Мне захотелось рассказать, почему Суриков написал такой низкий потолок в картине «Меншиков в Березове», отчего у Кустодиева в конфетно-пасторальной «Прогулке верхом» зловещее небо и зачем Саврасов в «Домике в провинции» написал курицу с цыплятами прямо под окном, где висит клетка с канарейкой.
Иногда думаю, что я потерял… Предположим, решил бы в извинительной юношеской гордыне, что у меня талант. Тем более, в этом были убеждены все окружающие: родители, бабушка с дедушкой, тетя Валя Хоровна, одноклассники и даже наша дворовая шпана. Предположим, я поступил бы в художественное училище. Конечно, поступил бы – у меня и сейчас нет сомнений. Чем бы потом занимался я, дипломированный художник-график со средними способностями? Почти вижу – чем. Мизерные заказы издательств, карикатуры в газеты, этикетки для плавленых сырков. Пик признания, арарат творчества – оформление школьного учебника по истории СССР. Бежит матрос, бежит солдат, стреляет на ходу… А в редкие часы, не занятые подёнщиной, пьянкой и ссорами с очередными бабами, – урывочная, судорожная работа над