ситуация у Андрея Приемышева. Он пошел на диплом в другую группу, работавшую на соседнем ионопроводе. Там стоял огромный прибор, метров 8 в диаметре и метра 3 высотой. Это был альфа-спектрометр, который называли «самым большим альфа-спектрометром в Европе», а руководил им Вадим Григорьевич Чумин, немолодой уже ученый, возраста, близкого к пенсионному. Как позже он говорил сам, родом он был из Череповца, как и я, но я себя тогда уже больше связывал с Питером, чем с Череповцом. Чумин поначалу хорошо относился к Андрею, рассказывал о физике, которую делал на спектрометре, давал читать книгу о дифференциальных уравнениях с упражнениями. Но в конце произошло нечто непредвиденное. Альфа-спектрометр создавал вокруг сильнейшее магнитное поле, поэтому при его включении все мониторы искажались и появлялись шумы и наводки в электронике у всех групп, даже у нас, на втором этаже. Поэтому наладку своего прибора Чумин проводил глухой ночью, когда с ЯСНАППa все уходили. И вот однажды он вызвал Андрея ночью помогать ему готовить альфа-спектрометр к экспериментам. Вадим Григорьевич дал Андрею гаечный ключ, чтобы тот подавал его, когда потребуется, и залез глубоко под прибор. Чумин возился под прибором довольно долго, было далеко за полночь, и у Андрея слипались глаза. Видя, что Чумин не обращает на него внимание, Андрей отошел от прибора к комнате сепараторщиков, рядом с которой стоял диван для дежурных, прилег на него и вскоре заснул.
Когда Чумин начал звать Андрея и требовать подать ключ, тот уже не слышал. Чумин, немолодой человек, которому пришлось долго и с трудом вылезать из-под альфа-спектрометра, чтобы взять ключ самому, увидел спящего на диване Андрея и был крайне рассержен. Он пошел наутро к Калинникову и сказал, что Андрей плохой и ленивый работник, ученого из него не получится, и он не будет его брать на работу. Как я понял эту ситуацию, Андрей, конечно, хотел спать, он был спокойный, дисциплинированный парень, любивший все делать по расписанию, но это было только полбеды. Как это часто бывало в научных группах постсоциалистической традиции, никто не брал на себя труд объяснить молодому человеку, что и зачем конкретно они в данный момент делают. Тут, мол, тебе работа, а не институт, включайся и по ходу дела разбирайся, главное пошевеливайся! Замечательная польско-французская социолог Изабела Вагнер, с которой я познакомился уже много позже, назвала эту научную культуру, характерную для многих постсоциалистических стран, “sink or swim”, или «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Хочешь научиться – учись сам, иначе, как в том анекдоте про сантехников, будешь всю жизнь ключи подавать. Однако, как показали этнографические исследования, которые мы с философом Полиной Петрухиной провели в ОИЯИ лет 25 спустя после описываемых событий, ситуация в польских, например, группах изменилась кардинально. Там к каждому студенту стали прикреплять ментора, который его или ее именно учил и вводил в курс научной тематики, подробно отвечая на все вопросы, а не просто использовал в качестве