жасмина. Снаружи в дверь начал ломиться сообразивший что к чему шут. Судя по доносившимся ругательствам, смеющуюся маску он сорвал давным-давно.
– Заперлась? От меня не спрячешься!
Спрятавшись в стороне, Ханна прикоснулась цветком к засову. Массивный брусок сначала словно заледенел, а потом, когда шут в очередной раз насел на дверь, разлетелся вдребезги.
Дверь распахнулась настежь. Следом, не удержавшись на ногах, кубарем скатился по ступенькам шут. Пока он охал и кряхтел, потирая побитые бока, Ханны уже и след простыл.
А тем временем, цветы на воротах зашевелились, почувствовав приближение нового гостя…
Чужак
Очарованный, околдованный зимой, лес стоял в своем белоснежном уборе. Совсем как в том стихотворении, что неумолимые наставники заставляли его твердить наизусть. Четырнадцать строф – но даже они не могли бы в полной мере передать строгую молчаливую красоту вокруг.
Тончайшее кружево – матушкины фрейлины обзавидовались бы, кружевницам потребовался бы не один год работы, а мороз всего за ночь нарядил в сахарный шелк понурившиеся ели и скромные осины.
Пока светило солнце, все вокруг казалось морозной сказкой. Но стоило спуститься сумеркам – и лес мрачнел. Прежде завораживающая красота становилась холодной, пробирающей до дрожи. Где-то в глубине рождалась песня стужи: чуть слышный заунывный напев, будто ледяная невеста оплакивала своего очередного жениха.
– Ну и холодрыга, – егерь, ведущий под уздцы их лошадей, громко высморкался. Чем, конечно же нарушил всю торжественность момента. Свейн с укоризной взглянул на слугу, но продолжил путь.
– Может, повернем уже назад? Ведь и матушке вашей не сказали…
Ей только скажи. На прошлой неделе ударил такой мороз, что охотники потом откапывали замерзшие тушки зайцев и куропаток прямо из сугробов. Во дворце извели половину годового запаса дров, пытаясь прогреть заледеневшие комнаты. В городе одна торговка упала под лед, неудачно поскользнувшись на мостках. Потом ее, замерзшую вместе с корзиной, показывали на потеху людям. Королевскую семью тоже пригласили, предварительно расстелив на льду ковер. Развевающиеся белые космы с запутавшимися плодами шиповника, острый крючковатый нос, подернутая серебром сморщенная кожа. И ярко-алые яблоки, вывалившиеся из корзины и застывшие вокруг своей хозяйки.
Кушай яблочко, мой свет…
Зловещая картина еще долго стояла у Свейна перед глазами. А отцу хоть бы что, даже приказал художнику написать со старухи портрет – олицетворение зимы, для своей галереи, где уже выстроились на стене Весна, Лето и Осень. Но мать отговорила, выдала пожертвование на помин души, чтобы не навлекать проклятье на семью. Добрая, набожная – и вечно считающая, что единственный сын так и должен сидеть у ее подола, играясь оловянными солдатиками. Что ж, на сей раз им удалось ускользнуть спозаранку.
– Чего мы хоть ищем-то?
Хотел бы