не жалко. Наоборот. Я вот в детстве мечтал провести Новый год с родителями, а они постоянно были в разъездах, потому что актёры. Поэтому подумай, нужна ли тебе такая профессия и действительно ли ты так несчастна? В чем моя выгода, Италия?
Наконец, он называет меня по имени.
– А разве нельзя это сделать без-воз-мездно?
– Это твои скиллы, а я просто так ничего не делаю.
Он прав, я – безотказное, бесхребетное чучело воробья.
– Ну…. Я могу бесплатно поить тебя кофе в кафе, и… у тебя есть шанс почувствовать себя любимым сыном в большой и дружной семье – встретить с нами Новый год! Папе ты почти понравился.
– Нет, спасибо! Как встретишь, так и проведешь. Ещё варианты?
– У меня нет больше вариантов. Может у тебя есть предложения?
– Хм… надо подумать.
– «Побывать в Италии» – сразу убери этот пункт в своём списке!
Опережаю события, потому что по его пошлой улыбке понимаю, о чем он думает.
– Это был единственный пункт, во всём списке, – он усмехается. – Теперь даже не знаю….
Лекс встаёт и осматривается.
Хватит уже расхаживать голым по моей-немоей квартире!
Я не выдерживаю и ухожу в ванную, проверить, высохли ли его боксеры. Они висят на полотенцесушителе. Трогать не решаюсь, но по виду похоже, что почти сухие.
Довольная, что он, наконец, отсюда уйдёт, я разворачиваюсь, чтобы крикнуть, но тут же врезаюсь в него в проеме.
За что мне всё это! От нашего столкновения с него соскальзывает полотенце.
Последний раз я видела голого мужчину в детском саду, когда мой одногруппник, демонстрируя свою пипетку, интересовался – у меня так же или нет?
Тогда это было удивительно, но сейчас….
Вместо того, чтобы смущаться, нахал заталкивает меня обратно в ванную. Он хватает мою руку и, разжав на ней пальцы, касается своего каменного пресса, а потом….
Только не вниз!
А потом он ведет ее вверх!
И с каждым сантиметром выше, мои глаза округляют больше! Я чувствую его, но взгляд опустить не могу.
– Если я не могу побывать в Италии на Новый год, то может, прямо сейчас сократим пространство между нами?
Лучше бы ты сократил свое тело между мной и собой, хотя бы на десяток выпирающих сантиметров!
Моё сердце стучит, как ненормальное, лицо горит, а он спокоен, как удав! Конечно, для него, наверное, это привычно – стоять голым и лапать чужими руками себя. Может это какая-то разновидность мастурбации?
Не выдержав отсутствия личных границ, я рычу на Лекса:
– Они высохли!
Я вырываю свою руку из его ладони и, прикрыв угол обозрения, протискиваюсь в расстояние между ним и душевой кабиной, сбегаю оттуда под его неуместный хохот.
Закрывшись в спальне, я сижу на краю кровати и жду, когда он оденется. Пусть уходит к дьяволу отцу и к чертовой матери, а своим я скажу, что он в командировке до следующего года!
Лекс стучит в дверь.
– Монашка в бегах… можно войти? Я уже одет, больше смущать не буду.
Сама