дома останемся. Я куплю вина, ты включишь этот свой ужасный сериал про акушерок…
– Макс, – она перебила его, сжимая салфетку в кулаке. – Давай не сегодня.
Он замолчал, и в тишине стало слышно, как за стеной соседка напевает колыбельную. Голос был мягким, убаюкивающим. Анна впилась ногтями в ладони.
– Ладно, – Максим встал, собрав тарелки. – Тогда я поработаю. У меня дедлайн по новому приложению.
Он ушёл в кабинет – детскую, которую они так и не переоборудовали. Анна осталась сидеть, глядя на свои руки. На безымянном пальце сверкало обручальное кольцо, подаренное в день, когда они решили «начать пытаться». Тогда это слово звучало романтично.
***
Она убралась в квартире – механически, как робот. Протёрла пыль с книжных полок, где между томами по дизайну затерялась брошюра «Путь к материнству: ЭКО и не только». Переставила вазу с сухоцветами, которые Максим подарил вместо живых роз – «они не завянут, как наше терпение». Заглянула в спальню: на её тумбочке лежал дневник сновидений, открытый на странице с прошлой ночью.
«Бегу по полю. Трава колется, как иголки. Впереди – силуэт, маленький, зовущий. Хочу крикнуть, но голоса нет. Когда почти догоняю, он растворяется в тумане. Остаётся только запах – молоко и ваниль».
Она перечитала запись, потом добавила дрожащим почерком: «Почему ты убегаешь?».
Ветер с улицы распахнул окно, и страницы захлопали, как крылья испуганной птицы. Анна закрыла его, заметив на подоконнике следы – крошечные, кошачьи. Рыжая шерстинка прилипла к раме.
– Призрачный кот, – пробормотала она, но сердце ёкнуло.
***
Вечером они снова молчали. Максим уткнулся в монитор, строчки кода отражались в его очках. Анна рисовала в планшете – заказ на логотип для детского центра. «Сделайте что-то с ангелочками», – написал клиент. Она вывела кривую линию, и она неожиданно превратилась в силуэт ребёнка.
– Чёрт! – Она удалила рисунок, встала так резко, что стул упал.
– Анна? – Максим выглянул из кабинета.
– Всё нормально. Я… я выйду на воздух.
Она натянула пальто, не завязывая пояс, и выбежала на улицу. Мороз ударил по щекам, но она шла быстро, почти бежала, пока не оказалась в парке. Скамейки были пусты, только старик кормил голубей, бросая крошки в снег.
– Девушка, – окликнул он её, – подайте на хлеб?
Анна замерла. Его лицо было изрезано морщинами, как карта чужой жизни.
– У меня… – она полезла в карман, достала купюру. – Возьмите.
– Спасибо, – старик улыбнулся беззубым ртом. – Дай Бог вам здоровья и вашим деточкам.
Она отшатнулась, словно её ударили. Повернулась и побежала обратно, спотыкаясь о сугробы. Дома, в лифте, она прислонилась к зеркалу, пытаясь отдышаться. Отражение дрожало, распадаясь на тысячи Ань – потерянных, испуганных, пустых.
***
Ночью она проснулась от того, что Максим обнимал её слишком крепко, словно боялся,