состояние, ставшее причиной раздора. Поделив скромные пожитки, родственницы разъехались, и Генриетта переехала в Массачусетс, попытавшись продолжить карьеру уже не юной конкурсантки.
Пролистывая файлы один за другим, не могу отделаться от гадкого ощущения грядущего пиздеца, но я должен знать, почему уже два часа кряду Наоми не закрывает это чертово окно камеры ночного видения, если только она действительно не извращенка. Понимание приходит, как только в поле моего зрения попадают снимки маленькой девочки, поразительно похожей на свою более взрослую версию. Далее идут пятнадцать страниц полицейского отчета о происшествии между учениками средней школы в Роксбери, с приложенными медицинскими файлами и подробностями осмотра, включая заключение психолога. Кирпичик за кирпичиком произошедшее выстраивается в один ряд с реальностью, и в моем горле образовывается сгусток незнакомой энергии, мешающей сглотнуть.
– Святое долбаное дерьмо, – произношу в тишине своего кабинета, потому что это единственное, что получается из себя выдавить, глядя на фрагменты жизни Наоми.
После инцидента Генриетта отказалась от девочки, выбросив ее как ненужный кусок зачерствевшего хлеба. Наоми больше не могла участвовать в конкурсах красоты, зарабатывая для своей опекунши деньги, а я мог только представить, какой ненужной и использованной она себя чувствовала после всего пережитого, когда так нуждалась в ком-то, кто должен был ее защитить и залечить любые раны, особенно душевные. Между нами не так уж много различий, остается лишь надеяться, что дальнейшая судьба была к ней благосклонна, чем за три года, проведенные с Генриеттой Морган и в окружении гиен.
Как по сигналу, курсор на экране Наоми шевелится, открывая новое окно, она шерстит даркнет и открывает старые статьи о некой семье Пэрриш – благотворителей и меценатов с собственным хедж-фондом. Такой контраст заставляет придвинуться ближе к монитору, и я изучаю новое фото с более взрослой версией девочки; она, заснятая на каком-то мероприятии, выглядит как настоящая красавица, широко улыбаясь в камеру и стоя с парой других детей. Шеренга из взрослых, разодетых, как голливудские звезды, выстроилась в ряд позади девочек, и на какой-то миг мне в глаза бросается выражение лица того, кто кажется лидером. Я уже видел такие глаза – холодные и безжалостные, почти мертвые, в сочетании с расчетливой улыбкой они делают его лицо дьявольским и даже пугающим.
Курсор начинает дрожать на месте, и это мало похоже на системный сбой, скорее на легкий тремор руки, лежащей на тачпаде. Я не даю себе времени, потому что хочу убедиться, что не ошибся, встаю и выхожу из кабинета, без стука распахивая дверь во владения Наоми. Ее глаза расширяются за секунду до момента, когда она берет свое лицо под контроль, и я вижу, как дрожит ее правая рука и подпрыгивает горло. Наоми до смерти напугана, может быть, зла, но не от моего появления, тогда я делаю шаг вперед, чтобы на всякий случай исключить этот вариант. Ее плечи напрягаются,