кто это был? – я никак не могла отойти от увиденного.
– Что, Кветушка?.. – мой вопрос словно выдернул бабку из задумчивости. – Это наш молодой барин, сын господина нашего графа Христиана, дай ему Бог здоровья да терпения…
– Бабушка… А ведь в нем… в молодом господине… тоже сила – да побольше нашей?
– Да, девонька, – кивнула она, – тут не просто побольше, – а и не сравнить даже. Я так думаю, не к добру Господь людей такой силой дарит… Испытание это великое, а как по мне – так и вообще беда. Таким, как мы с тобой, на земле удержаться – нетяжел труд, а вот таким, как он, – тяжко. Ветер дунет, – и взлетит такой огонь к небу, не воротишь.
– А тени, бабушка? – несмотря на теплый день, меня колотила дрожь. – Что за тени у него за спиной?
– Ты и тени разглядела?.. Видишь, Кветка, такое иногда бывает, если человек последний в роду остался. Тогда все предки у него за спиной стоят, за кровь свою ответа требуют. А у молодого господина и мать в своей семье последней была, да на свете недолго зажилась. И отец всю силу рода на себе несет, да смерть по пятам идет. А уж предки-то у них… И доброго там, и проклятого намешано, одного лишь нет – покоя.
Она вздохнула и замолчала, прикрыв глаза.
– Потому и говорю, – продолжила бабка через минуту, – не жилец на свете граф Альберт, – разве что чудо какое случится. Только ты молчи об этом.
Глава 2. ОТ СМЕРТИ НЕТ ЗЕЛЬЯ
– От всего на свете зелья имеются, – говорила бабка Магда, расчесывая мне волосы. Может, не близко, за тридевять верст или вовсе за морями да облаками, пока сыщешь, – семь сапог износишь… Однако, так уж все сотворено, что на каждую утробу – своя хвороба, а на каждую хворобу – своя управа. Лишь от смерти нет зелья, хотя как знать: может где-то далеко и от нее есть, только нам не дотянуться.
Я, девонька, молодость свою в Тынце прожила, возле Клатовы. И мать моя там родилась, и бабка. Все в роду колдуньями были, это с незапамятных времен у нас повелось. Мать моя травницей была и повитухой первой в округе… Да… Ее и к господам, бывало, в замок звали: молодого господина Яна, который меня потом из села выгнать велел, у его матери принимала. Да только люди – они добра не помнят, а господа и подавно. Как поле не родит, или на скот падеж напал, или мальчишка какой в реке утоп, – на нас на первых вина ложится, а как же…
В тот год мор по округе шел, много людей унес. Мать мою не пощадил, уж на что ведьма. Стара была, да и голодный был год… Мужик мой месяцем раньше сгинул – просто из лесу не вернулся. Я уж и так, и сяк гадала, – нет его в живых, а как запропал, – непонятно. Так и осталась я одна с дочкой, матерью твоей. Мария с детства убогой была: молчала, да и ноги ее не слушались, а других детей нам Бог не дал. Так и некому стало меня с калечным ребенком защитить. Одна радость – к десяти годам я Маню мою на ноги все ж поставила, забегала она у меня, а говорить –