над головой тяжеленную штангу с разновесовым набором шестерён от отслужившего свой срок дизель-генератора. Невысокий крепыш был словно пружина, готовый молниеносно распрямиться и вступить в бой не с одним соперником, нанося резкий удар, от которого тот оказывался распластанным на земле.
На крыше дома Толька соорудил площадку наподобие ринга с брезентовой грушей, набитой песком и привязанной к стропилам. Боксёрскими перчатками служили отцовские рукавицы. Нередко и малой оказывался супротив старшего братца. Толька особо не церемонился с Мишкой, приучая того не пасовать, уворачиватья от ударов и самому наносить ответку. И если младший всё-таки оказывался сбитым, тут же, стиснув зубы, вскакивал на ноги и принимал бойцовскую стойку.
Баба Лена, глядя на Толькины выкрутасы, за которые тот не раз был битым отцовским ремнём, сокрушённо качала головой и, вздыхая, повторяла одну и ту же фразу: «Вылитый дед Коренев!» На Мишину просьбу, рассказать о дедушке, которого он никогда не видел, уклончиво отвечала: «Попозже, ещё не время»…
А время бежало вперёд и вперёд. Вот и ещё один год стремился к финишной черте.
Сидя у окна, Миша, прислонив палец к стеклу, закованному толстым слоем льда, пытался проделать лунку, чтобы разглядеть, что творится на улице.
Брат с сестрой были в школе на новогоднем утреннике. Мать с отцом уехали в соседнюю деревню к родне, а Мишку, объевшегося на холоде мороженого и подхватившего ангину, оставили дома под присмотром бабы Лены.
Елена Михайловна, обметя тротуары от навалившего снега, вошла в дом. Скинув у порога валенки и повесив на вешалку фуфайку, подошла к плите, сняв с неё алюминиевую кружку с отваром. Попробовав губами – не горячий ли, приблизилась, к сидящему к ней спиной скучающему внуку.
– Ну, что болезный ты мой, грустишь? Ничего, сейчас мы тебя подлечим. Вот тебе микстура. Выпей пару глотков и пойдём ко мне разговоры разговаривать.
Сегодня Елена Михайловна в отсутствии остальных членов семьи решила-таки поведать любимому внуку тайну своей прошлой жизни, чтобы удовлетворить любопытство Миши. А кому, как не ему, самому близкому и доверчивому, рассказать о своём прошлом, которое, нет-нет, и ковырнёт под сердце ноющей тоской и болью.
Елена Михайловна, перекрестившись, подошла к сундуку, возле которого на табурете сидел притихший внук.
– А здесь всё моё богачество памятное, Мишенька, – тихо произнесла бабушка, открыв крышку сундука.
На внутренней стороне крышки были наклеены пожелтевшие от времени картинки с изображениями венценосных особ – царя Николая и царицы Александры Фёдоровны. Чуть ниже помещались уменьшенные копии агитационных плакатов из «Окон РОСТА» – о периоде гражданской войны.
Погрузив руку на самое дно сундука, Елена Михайловна достала круглую металлическую коробку из-под монпансье. Там оказалась размером в половину альбомного листа свёрнутая ассигнация «екатеринки», обручальное кольцо, дутые золотые серьги, золотой червонец, на аверсе которого был изображён