было, как его живая, страстная душа противится льду. Но умудрилась-таки согреть, наполнить красками даже этот снежный лик божества. Он походил на гандхарва. Лукавого небожителя, обожавшего наблюдать за впечатлением, производимым его особой. Все оборачивались вслед. Благо, он не воспринимал себя всерьез. Так соловей не видит собственного величия, исторгая очередную божественную трель.
Застав его ночью у очага, дрожащего, с безумными глазами, скрюченного в ком, можно было понять, что он едва терпит это бремя. И от помощи, как всегда, откажется. Хотелось схватить за косы и трясти, покуда дух не вылетит.
Что же ты наделал, дурень? Кто тебя туда тянул?
***
Когда растишь дитя с семи лет, уже не видишь, где кончается твоя и начинается его жизнь. Слишком много отдано и пройдено. Особенно, если надо создать невозможное. Вложить эту хрупкую, подвижную, чрезмерно чувственную суть в тело воина. Увлекаешься, многое начинаешь спускать. Только б выжил, только бы хватило ему сил…
И не успеваешь отследить, как с холодным любопытством, этот плод твоих усилий лезет к тебе внутрь, бестрепетно расшвыривая и ломая сокровенное, не ведая ни жалости, ни сомнений.
Да, Дух Севера делает жестоким. И к себе, и ко всему живому. Плоть становится абстракцией. Жив только разум, в своих глобальных играх понимающий людей сгустками света, обреченными погаснуть.
Еще он строит стены, этот Дух. Ту самую броню-тюрьму… Когда проведший жизнь в твоих ладонях, закрывается. И пускает как гостя, чтобы развлечься и поиграть. И может не заметить в этой игре, что убил…
Лина. Обстоятельство шестнадцатое
Далеко в таком виде куда уж пойдешь? Присесть бы. Она огляделась.
У входа, то ли людскими трудами, то ли стихийно, разлеглось семейство крупных валунов. На один из них и потянуло.
Приземлилась, этак осторожно, с краю. И с минуту боролась с потоком образов, воспоминаниями о темной, как дурной сон, лестнице… Хотелось реальности, но она лишь слабо сочилась сквозь миражи.
Когда зрение обрело-таки фокус, обнаружилось неожиданно, прямо перед носом, крепкое колено в серой штанине. Сар сидел рядом, на том же камне и покачивал ногой. На лице – кроткое выражение и, должно быть, мерзавец, знал, что хорош, просто исключительно хорош собой, с таким вот.
– Ты что меня ждал?
– Ждал, любопытно за тобой наблюдать, да и свет надо поддерживать.
– А он горит не сам по себе?
– Не сам, временами стоит обновлять.
Улыбался. Поставил ногу на камень и обнял ее. Так делают дети, не решающиеся рассказать что-то важное, примеривающиеся и ждущие, когда будет можно. Посидел с минуту, но поймав опасливый взгляд, посерьезнел и мягко, стремительно отлился в другое положение. Наподобие тронной позы египетских владык. Именно так они и выглядят в граните – собранными, наряженными, сидящими сдвинув голени, с прямой как струна спиной.
– Прости, я не должен был так