кинулся к выходу.
Она осталась сидеть. Автоматом получился жест всех пострадавших по доброте. Это когда лоб сморщивается, а голова слабо качается из стороны в сторону. Будто отрицаешь только что произошедшее.
– Придурок!
Ну что ж, как всегда – не делай добра, не получишь зла…
– Да пошел он!
В зале было слишком много интересного, чтобы вспоминать всех козлов, попавшихся по жизни.
О! Надо отдать ей должное, она облазила тут все! Каждый уголок. Самым диким было осознание себя таким экспериментальным историком.
Это, вот, где-то на северном Урале, есть и поныне такой блиндаж, может сильно уже осевший и почти незаметный, но есть… И урони она здесь, вот, например, телефон или этюдник, их могут раскопать через пять тысяч лет и удивиться. Откуда?
Часто удивляются, когда находят мобильник в китайской гробнице или какой-нибудь болт в архейских слоях…
А оно вот так бывает, как у меня. Предки похитили… И неизвестно чего хотят. То ли любить, то ли убить… У них, наверное, также… У хрононавтов…
Если бы она не была художником и имела привычку курить, перекуры бы случались частые, а последний, наверное, третий или четвертый, убедил бы сюда больше не возвращаться. Образы давили и корежили, иные просто сносили своей энергетикой. Писалось и ваялось все сильно эмоционирующими людьми, в печали, в страхе, в любовном порыве. И образы отливались под стать творцам – не по-людски мощными, огромными… Великими… Даже не слишком пристрастному к искусствам, закрытому человеку было бы не по себе. Что уж говорить о невольнике профессии, желающем объять тут все…
Вопросов было слишком много. Как-то обо всем и сразу. И от них болела голова. Полный тупик в отношении истории искусства, каковую изучала она десять лет. Сперва в училище, потом в институте.
Пять тысяч лет назад – неолит, примитивные изображения животных, орнаментика, прикладное искусство… Ну, от силы, схематичные идолы в храмах Ближнего Востока и Египта. Но здесь… Но такое… Это превосходило всё мыслимое.
К тому же она знала, сколько надо учиться и как долго экспериментировать, чтобы получилось нечто подобное… Жизнь положить…
А тут – существуют при каких-то кромах для приятного времяпрепровождения… Пришел дуболом, вроде этого Сара, и наваял… Черте что!
***
Когда она, не без труда одолев лестницу, выбралась, наконец, наружу, ощущалась близость обморока…
Глам. Мета седьмая
– Скажи, отче, есть мера потерь? Когда судьба решит, наконец, что хватит…
– У каждого свой предел, Радко. Должен ведь теперь понимать.
Он не слушал. Пребывал в том состоянии, когда слова не вонзаются в сознание, а, подобно талому льду скользят по оболочке.
Крепкой она стала. Но что одному – панцирь, другому – тюрьма…
Он не тосковал по Ярошу – холодно и упорно искал ошибку. Где, когда и при каких обстоятельствах порвалась ткань бытия.