некогда, некогда, нет времени, если кто-то заметит здесь настоящего живого человека, его прикончат в два счета – я никогда не видела, чтобы здесь кого-то убивали, но догадываюсь, что все случится именно так. Проходим мимо маленького кафе, где плачет за столиком чьё-то прошлое, я же ничего, я же ни в чем не виновато, я же просто о несчастной любви, я же… Проходим мимо какого-то подобия шахматного зала, где два прошлых разыгрывают какое-то сражение, настоящий ход которого знают только они двое, проходим мимо закрытых дверей с датами – прошлые, прошлые, прошлые, всеми забытые, всеми покинутые…
– Постойте, вы… вы откуда? – память в полицейской форме преграждает нам дорогу.
Человек сжимает мою руку, сильно, до хруста, до боли, как будто прошлое может чувствовать боль…
– Бежим!
Бежим по лабиринтам неприступной крепости, спотыкаюсь о бесконечные ступени, как будто ведущие одновременно вверх и вниз, стараюсь не слышать окриков за спиной, топота ног, оказывается, у прошлых есть ноги…
– …скорее же! – он выводит меня на балкон, где стоит его изрядно помятый крылолёт, пытаюсь понять, как мы на нём вообще можем куда-то полететь, впрочем, его странному пилоту виднее. Прыгаю во что-то, что при большой фантазии можно назвать креслом, человек наскоро перевязывает меня ремнями – стараюсь не думать, может ли разбиться прошлое…
– …постойте… постойте!
Смотрю на неприметное прошлое, брошенное не пойми кем, оно выскакивает на балкон, бежит за нами, возьмите, возьмите меня тоже…
Мой странный освободитель кричит что-то, что даже и не вздумайте, крылолёт не железный, то есть, железный, но всё равно не выдержит он такого, и вообще…
Не слушаю его, подхватываю беглянку, прижимаю к себе крепко-крепко, чтобы не упала, держись, держись…
Крепость под нами стремительно срывается вниз, вниз, вниз, мир отчаянно раскачивается, земля и небо несколько раз меняются местами, да есть ли здесь вообще небо… Человек за штурвалом что-то кричит мне, ветер рвет слова на клочки, разбрасывает их по пустоте. Я уже понимаю, что мы разобьемся, хотя можно ли вообще разбиться, если внизу нет земли…
Тресь, грох – со звоном и громом врываемся в огромный зал, раскалывая окно на звенящие обломки, которые продолжают сыпаться и сыпаться нам на головы, пока мы катимся кувырком по паркету, тщетно прикрывая головы. Хватаюсь за пустоту, пустота помогает мне встать, даже заботливо отряхивает лохмотья, которые остались от моего манто.
– Вы… вы…
Я узнаю его голос. Ёкает сердце, а я и не знала, что у прошлого есть сердце, – мне не нужно никаких фотографий, я узнаю его сразу же, имя, год рождения, первое слово, первые детские воспоминания, когда еще непонятно, где явь, а где сны, первые мечты, когда кажется, что весь мир будет у твоих ног, первые разочарования – до слёз, до отчаяния, когда ненавижу их всех, ненавижу, ненавижу, вот я вырасту, вот я вам всем устрою, – а потом тонкая грань между – я никто, я ничто, лучше бы меня не было – и – я все могу, я лучше всех, я и весь мир, да какой, к черту, весь мир – я, я, я, и еще раз я…
Иду