Центральный Госпиталь МВД СССР: последнее десятилетие. Глазами психиатра. В лицах и рифмах
теории (да, не гипотезы, а теории!) ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ АСИММЕТРИИ ЧЕЛОВЕКА (у животных ее нет, там действуют другие законы), важно то, что по любой непосредственной причине смерти великого провидца, врача-философа, моего коллеги, ФОРМУЛА СМЕРТИ есть и она ВЕРНА! Кому интересно узнать об этом подробнее – читайте шесть изданий (и множество пиратских, в том числе на иностранных языках) моей «Формулы смерти». Четыре можно найти в Сети.
Сообщение Ирины о трагическом исправлении мужчинами от 40 до 50 лет носовой перегородки, мгновенно в моем сознании связалось с исправлением прикуса, не щадящего здоровые зубы, красавицы-балерины в «бальзаковском возрасте», подруги Майи Плисецкой…
(Продолжение следует).
На плече моем на правом
Примостился голубь-утро,
На плече моем на левом
Примостился филин-ночь.
Прохожу, как царь казанский.
И чего душе бояться —
Раз враги соединились,
Чтоб вдвоем меня хранить!
Подарок Майи Плисецкой.
Есть в близости людей заветная черта,
Ее не перейти влюбленности и страсти, —
Пусть в жуткой тишине сливаются уста
И сердце рвется от любви на части.
Но две души живут во мне,
И обе не в ладах друг с другом.
«Когда Маяковский испытывал муки слова, он сожалел: «О, если б был я косноязычен, как Данте или Петрарка»…
«Гуидубальди отмечает полное совпадение «психических динамик Данте и Маяковского». «Для Маяковского характерна «сексуальная возвышенность, основанная на психическом динамизме, вполне сходная с дантовским, хотя и приниженным контактом с трепетностью живой женщины Лили (вместо воспоминаний о женщине умершей) и, кроме того, еще и с Марией, Татьяной, Вероникой. Гуидубальди спрашивает: что имел в виду Маяковский, произнося пророческие слова: «Встает из времен – революция другая – третья революция – духа»? И отвечает: «Он просто хотел принести дар [святому пламени], зажженному в нем революционной [женственностью], носящей имя «Лиля», пока «лодка любви» не разбилась об утесы «повседневной жизни». Это был подлинный «Интернационал». Это была «революция», но «революция духа – иная, чем та (более запутанная), о которой мечтали на хозяйственно-политических собраниях, следовавших одно за другим по инициативе предводителей официального «Интернационала»». Догадка сомнительная. Забавно еще одно соображение Гуидубальди: «Было ли настоящим богохульством то, что Маяковский передал нам с такой запальчивостью, или, наоборот, это были подлинные мотивы по случаю подтверждения существования Бога (о чем нам напоминает Т. С. Элиот), подчеркнутого самим фактом его «отрицания»?»