на несколько минут.
Она прошла через дверь, и египтянин посторонился, когда она проходила мимо. Он последовал за ней, но почти сразу же вышел, закрыл дверь и удалился в кабинет, который, очевидно, был его личным кабинетом.
В квартире воцарилась тишина. Сэр Люсьен невозмутимо опустился на диван и достал портсигар.
– Не хотите ли закурить, Грей? – спросил он.
– Нет, спасибо, – ответил тот тоном задушенной враждебности. Ему было не по себе, и он нервно расхаживал по квартире. Пайн прикурил сигарету и бросил погасшую спичку в латунную миску.
– Пожалуй, – отрывисто сказал Грей, – я пойду поймаю такси. Вы уходите?
– Я ужинаю в клубе, – ответил Пайн, – но могу подождать, пока вы вернетесь.
– Как пожелаете, – отмахнулся Грей. – Я не собираюсь задерживаться.
Он быстро пошел к наружной двери, которая открылась при его приближении и бесшумно закрылась за ним, когда он вышел.
ГЛАВА III
КАЗМАХ
Миссис Монте Ирвин вошла во внутреннюю комнату. В воздухе витал аромат ладана, тлеющего в латунном сосуде, поставленном на поднос. Это был зал для аудиенций Казаха. По сравнению с переполненными креслами, диванами и шкафами первой комнаты, она была скудно обставлена. Пол был устлан толстым ковром, но, за исключением богато инкрустированного столика, на котором стояли поднос и благовония, и длинного кресла с низкой подушкой, расположенного прямо под висячей лампой, тускло горящей в шарообразном зеленом абажуре, она была лишена украшений. Стены были задрапированы зелеными занавесками, так что, если не считать присутствия расписной двери, все четыре стороны квартиры казались однородными.
Проводив миссис Ирвин до кресла, египтянин поклонился и снова удалился через дверной проем, через который они вошли. Посетительница осталась одна.
Она нервно двигалась, глядя в глухую стену перед собой. Маленькой атласной туфелькой она постукивала по ковру, покусывая нижнюю губу и, казалось, прислушиваясь. Ничто не шевелилось. Даже эхо оживленной Бонд-стрит не проникало сюда. Миссис Ирвин расстегнула плащ и позволила ему упасть на диван. Ее обнаженные плечи выглядели восковыми и неестественными в странном свете, падавшем на них. Она учащенно дышала.
Минуты проходили в нерушимой тишине. В комнате было так тихо, что миссис Ирвин слышала слабый треск, издаваемый горящими углями в латунном сосуде рядом с ней. Сквозь перфорированную крышку вырывались струйки серо-голубого дыма, и она завороженно наблюдала за ними, такими легкими они казались, словно змеи, ползущие по зеленым драпировкам.
Так она и сидела, все еще беспокойно постукивая ногой, но ее взгляд был прикован к гипнотическим движениям дыма, когда, наконец, в комнату проник звук из внешнего мира. Церковные часы пробили семь часов, их звон вторгся в тишину лишь в виде приглушенного гула. Почти одновременно с последним ударом откуда-то издалека донеслась более сладкая нота