отросли и теперь грязными сосульками свисают вперед, закрывая глаза. Щеки сильно впали, будто он голодал, под глазами залегли пугающие тени, борода отросла и спуталась. У него оказался сломан нос, на лице виднелись новые кровоподтеки и старые синяки. Но как же были ярки его глаза. Зелень полыхнула легким безумием и насмешкой, когда он дернул головой, откинув волосы и открыв взгляд. Он был скован, но не сломлен. Сразу понятно, что он ненавидит всех вокруг так же сильно, как и они его.
Я медленно спускаюсь по ступеням, почему-то не в силах отвести взгляда от Воронова. Внутри чувствую зарождающуюся дрожь, и мурашки пробегают по всему телу. Сглатываю судорожно, не понимая, что со мной происходит. Возможно, дело в воспоминаниях того страшного дня, перевернувшего мою жизнь, но как бы там ни было, справиться с собой не получается. Руки начинают дрожать от странного распирающего чувства в груди. Я ускоряюсь, чтобы сесть и прийти в себя, но дыхание сбивается и воздух застревает в горле, когда Воронов поднимает голову и, даже не шаря глазами по толпе, сразу находит меня, пригвождая тяжелым взглядом.
Я спотыкаюсь и едва не лечу вниз по ступенькам, но меня поддерживает какой-то мужчина. Не удосуживаюсь даже поблагодарить его, как завороженная смотрю на Антонина Воронова, а он смотрит на меня.
И тут я едва не задыхаюсь от эмоций, когда начинаю чувствовать ее – магию. Она, словно целительная вода, заполняет каждую клеточку моего тела теплом, силой и энергией. От эмоций набегают слезы. Я поднимаю руки, которые сильно подрагивают, чтобы взглянуть на браслеты, и вижу, как руны заполняются светом.
Люди вокруг начинают замечать, что что-то происходит. Слышу гул разговоров, возгласов, щелчки камер и вскрики, когда поднимаю взгляд на Воронова, которого тоже мелко потряхивает. Я не понимаю, что происходит, только смотрю на него широко раскрытыми глазами и вижу, как от меня к нему тянется потоком радужная нить, встречаясь с его темно-фиолетовой, они смешиваются.
Вокруг начинается хаос, но мы не отводим друг от друга взглядов. Воронов шокирован. А я вдруг начинаю смеяться.
Суд отложили. А нас сразу же принялись изучать, как подопытных. Собралась целая комиссия из всевозможных начальников, которые делу совсем не помогали, а скорее наоборот. Им нужны были ответы, что это за хрень, но ответов не было ни у кого. По крайне мере пока.
Мы с Вороновым сидим молча, сверлим друг друга взглядом и ничего не понимаем, пока над нами водят руками, артефактами и даже посохами.
Я не могу сдержать улыбки, глупой и счастливой, а он смотрит на меня как на самую большую идиотку в мире.
Мне плевать. Плевать на все. На то, что я устала за несколько часов, проголодалась, стала эпицентром всеобщего внимания. Главное, что во мне теперь снова сила, без которой я не была собой.
К вечеру мне позволяют уйти, приказав явиться на следующий день. Я прощаюсь со всеми, но, несмотря на усталость, чувствую внутри умиротворение. На Воронова, выходя, я даже не смотрю. Воодушевленная, направляюсь сразу к отцу,