молодчик.
Что-то в облике мальчишки утихомирило гнев. Остальные водители также притихли.
Мальчик же без спешки подбил носок поношенных кроссовок и двинулся через лабиринт автомобильного затора. Компас вёл его домой. Или, вернее, к тому, что от него осталось.
Ещё долго улочки исторического центра терпели пробку из машин – вставшую поперёк горла кость. Отхаркиваясь понемногу, дороги освободились только тогда, когда солнце принялось плавить окна закатными лучами. В то время на границе промышленного района мальчик с компасом достиг цели. Старая коммуналка – чахлый муравейник из бурого кирпича ожидал следующий день. И хотя мир вокруг перестраивался и ускорялся, красный дом со своим бытом остался верным выходцем из ушедшей эпохи.
Мальчику оставалось преодолеть запустелую стройку, когда перед ним выскочил пожилой сторож.
– Шпана, – пробрюзжал он. – Ремня бы хорошего задать вам и вашим непутёвым родителям.
Мальчик обернулся, и задор старика сдуло. Сторож хотел было разгорячиться, но безразличный взгляд подростка спутал все мысли.
– Ну, это… – промямлил старик. – Ступай уже.
Мальчик и без позволения шёл прочь, ему хотелось скрыться с улицы, не видеть подвыпивших в жару гуляк, не вдыхать дух мусорных баков. Более ему опротивели стены самого красного дома, однако средство, в котором он нуждался, лежало внутри.
Во дворе было людно, что странно для позднего вечера. Из раскрытых окон не доносятся голоса зарубежных сериалов, не буянила молодёжь в телешоу. Постояльцы коммуналки почуяли настоящую интригу в живой судьбе, которая происходила под их носом. У сломанных качелей они не замечали мальчика, что, впрочем, делали по своему обыкновению.
– Представляете, какая мать эта Софья Лукина? – одна женщина с нетерпением оповещала соседей о сути истории. – Жила так, будто не было у неё ребёнка.
Двое сыновей хозяйки Харьковой о чём-то оживлённо перешёптывались поодаль.
«Теперь они примутся за двор всерьёз» – подумал мальчик.
Только Софья Лукина не спускала им недетские проступки, не давала обложить данью местную детвору, пока их родителям, что трепались о ней, не было дела до домочадцев.
Из душного двора мальчик проскочил в сырой подъезд. Штукатурка здесь давно отвалилась, зато стены не расписаны похабной живописью. По этажам глухо рикошетила брань, то явилась сама хозяйка Харькова, прослышав новость. И стоило мальчику приблизиться к средоточию разгрома, как негодование вылилось с удвоенной силой:
– Объявился! Где тебя шатало?! Где ключ от комнаты?!
В полумраке женщина преграждала коридор. Когда гнев она перевела на мальчика, остальные постояльцы скрылись в комнатах, пережидать грозовую тучу, у которой в волосах торчала пара забытых бигуди. Спешила поживиться чем-нибудь, сообразил мальчик.
– Ты оглох?! Ключ, живо! – бас Харьковой уронил крупицы извёстки с потолка. – Заявилась наша достопочтенная милиция и нехило удивилась, прослышав