руками прижимая к лицу носовой платок. Дравик вдруг подает слуге знак следовать за ним вверх по лестнице, ведущей из бункера. Киллиам медлит, а робопес послушно семенит за хозяином, отчаянно виляя хвостом.
– Ну и куда это вы? – кричу я ему вслед. – Дравик! Дравик, вы обязаны мне ответить!
– Никаких условий насчет моих ответов в соглашении нет, Синали, – напоминает мне удаляющийся голос. Я вижу красный – нет, багряный, как у Ракса. Медленно подойдя ко мне, Киллиам достает откуда-то марлю, встает на колени и тянется к моей прокушенной робопсом пятке.
– Позвольте, барышня. Надо перевязать рану, пока она не воспалилась…
– Не трогайте меня! – Я отталкиваю его. Киллиам не встает и продолжает тянуться к моей ноге. – СКАЗАЛА ЖЕ, НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!
Я пинаюсь, задеваю его руку, он отдергивает ее и отшатывается в сторону, пропуская меня, а я широкими шагами прохожу по мостику. Я замечаю, как он, прижимая к себе узловатую ушибленную кисть, медленно, шаркая ногами и дрожа, поднимается по лестнице. Вот и хорошо. Это тебе за то, что распускал руки. За то, что испек кекс для злой девчонки.
Я поворачиваюсь и пинаю перила снова и снова, так сильно, что боль отзывается в костях. Будь проклят этот благородный и его долбаное соглашение! Мне нужна эта машина. Если я смогу ездить на нем, это будет означать силу, с которой придется считаться даже благородным. Что ж, прекрасно. Он хочет играть строго по правилам – я могу это сделать. Я умею держать себя в руках. Дравик прав: мне незачем заботиться об этой развалине, но я, по крайней мере, могу звать его по имени, хотя бы для того, чтобы Дом Отклэров знал, кто разделался с ними.
«Разрушитель Небес».
Это же только металл, провода и технологии времен начала Войны. Машина, сделанная для того, чтобы уничтожить давно исчезнувшего врага. Но сквозь трещины в нагруднике видно, как от звуков моего голоса серебристое седло на миг засияло ярче.
Мне понадобилось восемь дней, чтобы отвести взгляд от кровавого силуэта матери на полу нашего дома.
Двенадцать дней – чтобы начать вновь принимать твердую пищу. Пятнадцать – чтобы рана на ключице затянулась и перестала кровоточить от движений, и тридцать дней – чтобы продумать план. Пятьдесят два – чтобы выследить уборщика, работающего в турнирном зале, шестьдесят – чтобы получить работу доставщика молочной смеси тому уборщику. Семьдесят восемь дней – чтобы изучить карту турнирного зала и маршруты патрулей. Сто тридцать два – чтобы убедить мадам Бордо платить мне не кредами, а транквилизаторами. Сто семьдесят пять дней – чтобы подсыпать транки в молочную смесь уборщика, перенести его пропуск на мой виз и пройти в турнирный зал так, будто все в порядке, в то время как все не в порядке.
Мне понадобилось сто семьдесят пять дней, чтобы провалиться, пытаясь опозорить моего отца.
И пятьдесят один день, чтобы научиться ездить верхом на странном, ненадежном боевом жеребце Дравика.
Самым сложным оказалась вовсе не физическая подготовка в первые три недели. Не долгие часы силовых тренировок, доводящих меня