«разбавленные» одинокими деревьями, не совсем подходящими для надёжного укрытия. Одно из таких, толстый кривой ствол которого был наклонён к земле, привлекло внимание Идзумаси:
– Смотрите! Мы можем расположиться там.
Выхода не было. На смену свету скрывшегося за горизонтом солнца пришёл свет разведённого под одиноким деревом костра. Два, ненадолго сведённых вместе человека, грелись у огня. Один из них заворожённо смотрел на пламя, наблюдая за тем, как бесконечно и причудливо сами собой меняются формы его языков, съедая подбрасываемые в ненасытную «пасть» ветки. А другой исполнял спокойную тихую мелодию на флейте, глядя в чистое ночное небо и думая о том, что звёзды вдалеке от деревень и городов светили ярче и были видны лучше. Но эту тихую идиллию прервал урчащий звук. Идзумаси посмотрел вниз на свой живот, а потом перевёл жалостливый взгляд на Тадао.
– Боюсь, у меня нет еды. Но… – монах в шутку протянул сандалии, не отводя взгляда от трескучего костра, – Я могу дать это.
Парень разочарованно отмахнулся:
– Навряд ли это можно съесть. Предложите кому-нибудь ещё, – после чего лёг на землю и повернулся спиной к спутнику.
Тадао наконец-то оторвал свой взгляд от пламени и тоже лёг на голую землю. С минуту путники лежали молча, разделённые, заканчивающим свою «трапезу», огнём, а затем монах задал вопрос:
– Идзумаси, а как ты понял, что нам идти в одну сторону?
Парень неохотно, уставшим голосом, ответил:
– К той деревне всего две дороги. И по одной из них пришли вы, как я понял по разговорам. Значит уйдёте по второй. Вот мне… – он зевнул, – как раз по пути.
На этом их день и закончился. Догорающий «ночник» вскоре погас и оставил отдыхающих в темноте, не считая слабого миганья одиноких светлячков. Ночка выдалась беспокойная. Идзумаси ворочался, засунув руки под рубаху, чтобы хоть как-то согреться. А монаху и вовсе не спалось. Тогда он снял с себя плащ и укрыл парня. Это помогло. Тот постепенно затих и мирно засопел. Монах же, как только начинал погружаться в сон, кошмары тут же возвращали его в реальность. Подобное происходило уже давно. Но вместо того, чтобы пройти со временем, наоборот, усиливалось и повторялось чаще.
Долгая ночная морозная тьма уступила место восходу. Солнце медленно поднималось из-за горизонта, наполняя светом и постепенно прогревая своими лучами всё живое, что успело остыть и замёрзнуть за ночь, возвращая его к жизни. Лёгкий иней, покрывший белой вуалью траву и цветы, превращался в капли росы, питающие живительной влагой каждый лепесток.
Тадао, которому под утро всё же удалось ненадолго заснуть, пробудили звуки каких-то выкриков на иностранном языке. Внимательно прислушавшись он понял, что говорят на ворломовском. Монах, не долго думая, забрался на дерево, послужившее ему и музыканту укрытием этой ночью. Из густой листвы отлично просматривалась вся округа.
На дороге,