сразу перешла в стадию похмелья – я так и знала, что пожалею. На часах три двадцать, и у меня раскалывается голова. Рекомендую съесть что-нибудь помимо йогурта, прежде чем взяться за крепкое спиртное. С моей губы свисает незажженная сигарета. Слева – бокал, в котором ликера еще пальца на два, справа – пепельница, посредине – мои болтливые руки, которые порхают по клавиатуре. Фр-р-р.
Я пишу по привычке, Бен Констэбл, как люди, которые говорят, чтобы слышать собственный голос. Это не для тебя – сегодня ты просто обладающая именем отдушина для моего мозга, воображаемый человек, которому я излагаю свои блуждающие мысли.
Если я умру, а ты будешь жить… Я плохо сплю. То и дело засыпаю – сидя, стоя, и песочный человечек навевает мне сны, но я узнаю его. Он – мрачный жнец, который пришел за мной, и я просыпаюсь в страхе: хотя я и мечтаю о смерти, но бегу от нее, потому что трушу. Пью в надежде, что однажды наберусь смелости.
Если я умру, а ты будешь жить, а время течь дальше… моя голова невольно кивает, и, по мере того как тускнеет сознание, на память приходит одна картинка. Интересно, знаешь ли ты, что это за место. Если идти вниз от Гамбетты, будет маленький зеленый островок, где пересекается множество улиц. Одна из них ведет вдоль Пер-Лашез, две круто поднимаются, а потом опускаются, так что продолжения за гребнем не видно и можно представить, что за горизонтом – уходящие вдаль холмы или море. Вот он, песочный человечек, стоит, зовет меня, и мое тело судорожным рывком возвращается к жизни. Справа раньше находилась улица под названием rue de la Cloche, улица Колокола. Упомянутый колокол висел не в церкви и звонил не на ближайшем кладбище, это был каменный свод под землей, выбитый подземными течениями. Улицу и ее окрестности разрушили, чтобы земля не просела. Наверное, здесь есть какая-нибудь мораль.
Если я умру, а ты будешь жить, а время течь дальше, а восток сиять, а полуденное солнце жечь, как обычно… Теперь мой мозг оккупировала Эмили Дикинсон (хотя я не помню стихи до конца). О, Эмили Дикинсон, что ты со мной сделала? Посмотри, как я прячусь от мира и пишу дневники и письма. Ты хотела бы, чтобы я стала именно такой? Кого я обманываю, будто могу сидеть, писать и пытаться обрести прежнюю невинность, словно заново отрастить девственную плеву. Я не соответствую своим литературным героям. Возможно, поэтому я и стала плохой. Может быть, поэтому мне следует умереть, и без меня жизнь будет гораздо лучше. Надеюсь лишь, что никакой вечности нет. Представьте только, что нам пришлось бы жить вечно, не переставая…
На часах по-прежнему три двадцать, и я не знаю, для чего время остановилось – чтобы помешать моей надвигающейся судьбе или ускорить ее. А ты знал, что в Париже уйма остановившихся часов? В Часовом квартале есть часы в форме рыцаря, убивающего дракона, и два циферблата никак не могут договориться, в какой момент поставить точку. Еще одни мои любимые часы прячутся позади церкви Нотр-Дам-де-Бон-Нувель, что в квартале Сантьер. Когда ты после моей кончины откроешь шкатулку с моими радостями, то увидишь много остановившихся часов. Что напоминает о моей