против воли швырнуло его в прошлое. Глеб словно наяву оказался в моменте своего последнего предательства. Он бежит, не чувствуя ни сломанной, подгибающейся при каждом ударе об асфальт ноги, ни боли в обожжённых руках, сжимающих дочь. Только бешеный, готовый разорвать голову пульс крови в висках. И голос…
Голос – девичий, приятный, льющийся из колонок магнитолы, которому они все вместе, буквально пять минут назад, подпевали, а он – Глеб, специально коверкал слова. А Глаша, хохоча, колотила его ладошкой по плечу и кричала, захлёбываясь смехом.
– Неправильно папка, неправильно!
Глеб бежал, или ему казалось, что он бежит, лавируя, между врезавшихся друг в друга железных коробок на колёсах. Прочь от объятых пламенем, намертво сцепившихся друг с другом автомобилей. Бежал, стараясь не слышать криков застрявшей в салоне жены, на встречу заблокированной аварией скорой. У него был выбор между двух его девочек, он выбрал ту, что больше похожа на него.
Только бы успеть, только бы успеть – билось в голове.
Он скривился – не успел, повёл головой, отгоняя мучительное воспоминание.
– Меня, Глеб зовут. А тебя?
– Люся.
– Люся? Какое красивое имя, а чего ты на маме верхом сидишь? Такая большая.
– Ножка болит, – девочка вытянула вперёд крошечную ногу. – Стуканулась.
– Бывает. А, брата, как зовут?
– Меня, Вова, зовут, – пробасил пацан из-за мамкиной юбки.
– А, маму?
Глеб посмотрел на женщину, только сейчас поняв, по гладкой коже тонкой шеи, что она совсем молода, только очень некрасива и донельзя измотана жизнью.
– Соня… меня… Соня.
Женщина опять улыбнулась.
Потом они столкнулись на этаже, когда, не в силах унять нервное напряжение, он бесцельно бродил туда-сюда по длинному коридору. Соня с детьми возвращалась с прогулки, ему всё равно делать было нечего, и они поболтали о пустяках. Если, конечно, её мучительное выдавливание слов можно назвать разговором.
И третий, вчера ночью. С момента приезда его одолела, какая-то вязкая маетная бессонница. Глеб не спал ночью, впадая в тяжкое беспамятство буквально на пару часов перед рассветом, не спал днём, хоть и пытался. Его это злило. Он нервничал, курил, пытаясь, успокоится, не успокаивался, это злило ещё больше, и он снова глотал горький дым, глядя в чёрное кухонное окно.
За время вынужденного безделья он переделал в квартире всё, что смог: подвернул капающий в ванной кран, поправил перекосившуюся кухонную дверь, починил безумно раздражавший своим журчанием унитаз. Смастерил из подручных материалов – картона и скотча, ножны для понравившегося кухонного ножа.
Сидя за столом, Глеб смотрел на исходящую паром чашку, пытаясь понять, так ли сильно, он хочет дрянного растворимого кофе в три часа ночи. В подъезде что-то брякнуло, грохнуло, и послышались голоса. Мужской – визгливый с пьяными нотками и явно угрожающий, и женский – едва слышимый.
Глеб насторожился, со времени заселения в квартиру он не видел и не слышал ни одного соседа. Только временами