эти поэты, которые пели вокруг него, неизбежно пели его хвалу. Гораций, бывший республиканец, старый товарищ Брута, не колеблясь присоединяет свой голос к голосам многих других льстецов и пишет стих, который обесчестит его в наших глазах, и в котором, чтобы заслужить прощение Августа за то, что сражался рядом с Брутом, он обвиняет себя в том, что бросил свой щит. Это была самая постыдная, но самая тонкая лесть. Вергилий, этот молодой землевладелец из окрестностей Мантуи, лишенный своих владений ветеранами Октавиана, выражает благодарность тому, кто вернул ему его имущество, после того как отнял его. Что сказать об Овидии, печальном любовнике Юлии? В общем, эти великие умы, которые могли бы поддерживать и распространять благородные идеи и возвышать народ, напоминая ему о его величии и прошлых подвигах, стали лишь угодливыми льстецами. Этот эпический поэм, в котором Вергилий рассказывает историю царского Рима, чтобы возвести род Августа к Энею и Венере, стал лишь вдохновением по приказу и лестью в адрес императора.
Однако в покровительстве литературе и искусству Август проявил себя мудро; то, что послужило его репутации и славе почти так же, как стихи, воспевающие его хвалу, – это выбор его друзей. Он не стал привлекать старых заговорщиков, подстрекателей гражданских войн или любовников Юлии, чтобы доверить им эту тонкую миссию – ласкать умы, привлекать, соблазнять, очаровывать их. Нет; он выбрал, например, Мецената, который остался образцом; ибо сегодня говорят «меценат», как говорят, со времен Мольера, «амфитрион». Это общий термин. Именно через Мецената поступали благодеяния к нуждающимся поэтам и вдохновение к благодарным поэтам. Август также выбрал для помощи себе человека, полного энергии, полезного как на войне, так и в мирное время, и чья деятельность ощущалась по всей империи, – Агриппу, своего зятя. Тот руководил общественными работами и осуществил множество значительных проектов как в Риме, так и в провинциях. Это был достойный человек, заслуживший всеобщее сожаление. Такие умелые выборы облагораживали рабство, навязанное умам.
Труднее проследить и указать влияние Августа на знаменитых архитекторов или скульпторов того времени, потому что мы, можно сказать, не знаем никого, кроме Витрувия. Их имена не имели резонанса и не дошли до нас. Это значит, что их жизнь неизвестна, и мы ничего не знаем о том, какое влияние на их личные вдохновения могла оказать власть Августа или его министров. Но мы можем указать по крайней мере общие тенденции в каждой ветви искусства.
Архитектура станет величественной. Это уже не будет та архитектура республики, так хорошо соответствующая духу Рима. Всё примет огромные масштабы, станет пышным, греческим по форме, имперским по претензиям и характеру. Города преобразятся. Август будет хвастаться, что получил Рим кирпичным, а оставил его мраморным. Это правда. Август и Агриппа осуществили бесчисленные постройки в Риме, возможно, слишком много, ибо