над нами погас, потом загорелся снова, показывая её след – он распадался, растворялся в белом шуме, и я услышал её голос, слабый, далёкий: "Прости меня". Это было последнее, что она сказала, и я закричал, мой голос эхом отразился от стен храма, заглушая треск Камня, что всё ещё искрил в углублении алтаря. Она уходила, и я не мог её удержать – ни руками, ни волей, ни верой.
Я бросился к терминалу снова, мои пальцы кровоточили от ожогов, но начал вводить команды, пытаясь вытащить её обратно, но экран замигал, и один за другим гасли все системы. Камень Они стал неуправляемым – его сила, что я считал спасением, обернулась хаосом, смешивая древнюю магию с технологиями, которых я не понимал до конца. Я чувствовал, как он вырывался из-под моего контроля, как зверь, что я выпустил из клетки, и его жар обжигал меня даже на расстоянии. Монахи смотрели на меня, их глаза были полны осуждения, и я знал, что они правы – я осквернил их святыню, нарушил баланс, о котором предупреждал настоятель. Но мне было всё равно; я хотел только её, мою Акико, мою сестру, чья жизнь угасала из-за моей ошибки.
– Настоятель, помогите мне! – крикнул я, обернувшись к старику, что стоял у своего терминала, его руки замерли над голографическим свитком.
Он медленно поднял взгляд, и я увидел в его глазах не гнев, а пустоту – как у человека, что уже видел конец.
– Ты потерял её, Кайто, – сказал он, его голос был холодным, как дождь за стенами. – Камень забрал её. Ты не должен был вмешиваться в волю духов.
– Нет! Она ещё там, я могу вернуть её! – закричал я, но он отвернулся, его фигура растворилась в тенях, оставив меня одного.
Я снова повернулся к Акико, её лицо теперь было маской смерти, и я упал рядом с ней, мои руки обхватили её, словно я мог удержать её душу в этом теле. Экран погас окончательно, оставив лишь эхо её голоса, что затихало в пустоте сети – призрак, унесённый ветром, которого я не видел, но чувствовал каждой клеткой. Я потерял её, и эта мысль рвала меня изнутри, как клинок, что я не мог вытащить. Камень продолжал искрить, его свет угасал, но я знал, что он не отпустит меня – он стал моим проклятием, моим напоминанием о том, что я сделал.
Монахи отступили, их шаги шуршали по камню, и я остался один в этом разрушенном зале, окружённый дымом и тишиной. Я сорвал с себя ритуальные одежды, бросил их на пол, где они смешались с пеплом от благовоний, и встал, сжимая Камень в руке. Он был холодным теперь, но я чувствовал его вес – не физический, а тот, что давил на душу. Я не мог уничтожить его, не мог забыть, и я ушёл из храма, оставив за спиной дымящиеся обломки и молчаливый укор тех, кто когда-то называл меня братом. Дождь встретил меня снаружи, его холодные капли стекали по лицу, смывая слёзы, но не боль, и я знал, что никогда не прощу себя за эту ночь.
Я стоял на крыше заброшенного небоскрёба, глядя на Ниппон-Син, что раскинулся подо мной, как живое существо, дышащее неоном и дымом. Прошли годы с той ночи в храме, но её тень цеплялась за меня, как мокрый плащ, что я натянул на плечи, уходя под дождь. Ветер гнал холодные капли