гудки, но Варя все еще продолжала держать телефон в руке, словно пытаясь удержать осколки своей разбитой жизни. Она чувствовала себя раздавленной, униженной, беспомощной. Она была как сломанная кукла, брошенная в угол и забытая всеми.
Комната, в которой она находилась, казалась сейчас особенно пустой и холодной. Свет из окна, некогда такой приветливый, теперь казался безжалостным, подчеркивающим каждую трещинку на стенах, каждую пылинку в воздухе, каждое ее несовершенство. Она вытерла слезы тыльной стороной ладони и огляделась. Слава богу, никого не было видно. Ей нужно было взять себя в руки, закончить работу и вернуться в свою клетку. В свой ад. Но после этого звонка клетка казалась еще более тесной, а ад – еще более невыносимым.
Внезапно, из-за поворота коридора, появилась она – Алина Радиковна, заместитель директора, или, как ее прозвали в курилке, "Королева Ледяного Сердца". Алина Радиковна была воплощением всего, чего Варя не имела: яркая, стильная, с идеальной прической и маникюром, который, казалось, блестел даже в полумраке офиса. Ее костюм от известного дизайнера стоил, вероятно, в два, а то и в три раза больше, чем Варя зарабатывала за месяц. На тонкой шее блестел небольшой, но изящный алмазный кулон, подчеркивающий ее идеальный овал лица.
Быстрая походка и нервно подергивающиеся плечи выдавали спешку Алины Радиковны. В руке она крепко держала стаканчик с горячим кофе. Но стоило ей остановиться у стола, чтобы взглянуть на документы, как случилась неприятность. Легкий толчок, и кофейная волна с пенкой и молоком выплеснулась из стаканчика, оставив темное пятно на глянцевом паркете.
Алина Радиковна, приподняв брови, внимательно осмотрела кофейное пятно, затем медленно, с издевательской улыбкой, повернулась к Варе, которая как раз проходила мимо.
– О, Варвара Дмитриевна, как же вовремя вы здесь оказались, – проговорила она, и в ее спокойном голосе отчетливо слышалась скрытая ирония. – Уверена, ваша трудолюбие поможет вам незамедлительно устранить это… небольшое недоразумение.
Варя молча кивнула, её лицо оставалось непроницаемым. Под внешней оболочкой спокойствия клубилось раздражение, приправленное горьким привкусом унижения, ставшим, увы, привычным. Она достала из своей тележки чистящее средство и тряпку. Движения были отточенными – годами выработанный ритуал.
Всего за несколько минут паркет блестел, как новый. Никакого следа от кофейного пятна не осталось. Варя поставила бутылку и тряпку на место и, не дожидаясь комментариев Алины Радиковны, просто повернулась и ушла.
Но как только за ней захлопнулась дверь захламленной подсобки, с её мерцающей, убогой лампочкой, вся боль, которую она так долго сдерживала, вырвалась на свободу. Прислонившись к ледяной стене, Варя сжала кулаки, и горькие слезы покатились по её щекам. Это были не просто слезы уборщицы. Это был крик души, протест против той жизни, в которой ей приходится молчать и терпеть. Это были слезы отчаяния от того, что она не может дать сдачи, от осознания, что привыкла к унижениям. Её плечи содрогались от рыданий,