тоже весь день тыкавших рогатинами в дичь, не давали забыть о делах надолго. Пока он здесь ловит поросят, в Киеве старый могучий вепрь вострит рогатину на него самого, в жажде отомстить за своего поросенка…
Отроки разделывали туши, отдали собакам внутренности, часть мяса положили в яму запекать – это будет к утру, часть порезали мелко и стали печь над углями. Поев каши в ожидании мяса, взялись за ковши и рога. Речица разлила пиво и подала Святославу рог с таким же важным видом, будто не поляна была вокруг и не сосны темнели, а резные столбы гридницы.
– Тебя твой отец прислал? – спросил Святослав, когда она уселась на кошму возле него, как будто так и надо.
Несмотря на две последние ночи, он сомневался, стоит ли ей доверять. Мысли и поступки женщин всегда были для него непостижимы, поэтому он никогда на них не полагался. Собственную мать он всю жизнь считал если не врагом, то соперником, а Прияне верил только потому, что считал ее частью самого себя, у которой не может быть собственных целей и стремлений. Даже их крупные ссоры – из-за Горяны и Малуши – не подорвали его доверия, поскольку Прияна всего лишь не хотела допускать других женщин на свое место близ Святослава.
– Моему отцу нужды нет до твоих дел, – небрежно ответила Речица. – А мне, после двух мужей, своего ума хватает прожить. Я тебе, глядишь, и пригожусь. Может, совет какой подам.
– Ну, смотри. Будешь язык распускать…
– За отроками последи, – так же небрежно посоветовала она. – А я свое дело знаю.
– Это твое решение, конунг, – уклончиво-сдержанно заметил Вемунд, – но если мы хотим поговорить о важном, уверен ли ты, что при этом уместно быть женщине?
– Я женщина, – смело возразила ему Речица, – и я не побоялась сказать князю в глаза то, о чем вы, мужчины, только думаете и молчите! О том, что Свенельдич прикончит вас, если вы не поторопитесь и не прикончите его! И вы, – она взглянула на Истоту с Блискуном, – зря трясете своими кошелями. Свенельдичу плевать на ваше серебро! Он вас всех купить может, со всей малой чадью! Ему нужна кровь ваших братьев! И он возьмет ее, и ему нужды нет до княжьей воли! Если вы мужи, а не жены – вы знаете, как защитить своих братьев, себя и княжью честь!
Мужчины оторопели от такой прямоты и вопросительно таращились на Святослава. А тот усмехнулся:
– Ну вот, вы все слышали. Я с тринадцати лет знаю – нам со Свенельдичем вдвоем в одной берлоге не ужиться. Но раньше расходились как-то. Теперь, коли между нами кровь пролилась, так легко не разойдемся. Он не успокоится, пока Игмора не прикончит. А Игмор – мне все равно что брат… настоящий брат, по духу и чести, а не потому, что мой отец однажды его мать того… Моего брата я на расправу не выдам. И чем потом за него мстить – лучше сразу разобраться, кто в Русской земле хозяин и чья воля – закон.
– Так мы его убираем? – спокойно спросил Вемунд.
Этому человеку, варягу родом, было уже под сорок, и он успел походить по свету еще до того, как прибился к Святославовой