искушает, подумалось с насмешкой над собой же. Всему-то ты хочешь небывалую для себя суть придать, вызолотить всё. Женитьба эта… Княжна… Государева племянница… Может, никакое это не наказание, не остуда, а в самом деле – высочайшая милость.
Ощутив небывалое блаженное счастье, он вернулся и быстро склонился к Иоанну, благодарно обнял его, проникновенно и мимолётно.
Иоанн принял от него халат, отпустил. Ушёл в молельню один, а после долго не спал – Федька слышал его шаги, редкие подавленные вздохи и шелест свитков… И свечи над столом не гасли. Время от времени принимался государь еле слышимо пропевать размеренные строки. Как видно, занимается своим "Ангелом Грозным"…
Федька с сожалением оставил нетронутой чашку молока, заботливо припасённую для него Арсением. Минула полночь, начался долгий постный день в честь Пророка Иоанна.
Провалившись в сон на краткие часы, он начисто забыл о вчерашнем потрясении. Но, встретясь с воеводой на выезде из Кремля, вспомнил вмиг наказ о свадьбе. Завертелось разноцветным колесом смятения сердце. На сей раз батюшка посвятил его в намерения устроить сватовство на неделе, сказал о приезде матери с братом. Но его, Федьку, эти хлопоты пока что не должны касаться – его дело жениховское начнётся после сговора, а уж там – как Богу и государю будет угодно, всё своим чередом пойдёт.
– До Покрова свадьбу справить вряд ли успеем, Федя. Нам-то канителиться не досуг, сам знаешь, делов государевых невпроворот, и чем далее, так горки-то крутее, а стремнины бурливей… Да, вишь, у Сицких, как у прочих, чиниться принято, обычай тут княжеский нарушить никак нельзя. Поспешание такое дурные толки повлечёт неминуемо, и для девицы, и для семейства всего вредные. И уж нам с тобой славы лишней не надо! До весны доживём, стало быть, а там – как сложится. Ну, с Богом! Свидимся ещё, там и поговорим как следует.
Федька кивнул, воевода раскланялся с государем, повернув со своим отрядом после Троицкого моста по служебным московским делам.
Свидимся, поговорим, до весны доживём… До весны! Встряхнув кудрями, нахлобучив снова атласную шапку с собольей чёрной оторочкой, Федька поспешил совету отца последовать, и не принимать на грудь тяжести лишних дум, пока и прежних вдосталь.
В медово-яблочном мареве ясного полудня царский поезд приближался к зелёному холму над Москвой-рекой, а казалось, что это белая ввысь устремлённая громада Вознесения плывёт к ним над кудрявыми верхушками окрестных садов… Федька ощутил волнение, сильное, и суетное, и высокое, и от этого смешения ему было необычайно и приятно. В честь государева прибытия протяжно величаво звучали колокола, всё происходило неспешно, торжественно и просто, согласно чтимому празднику, суровому и вдумчивому по основе своей.
Время тут как бы замирало, за белокаменными стенами оставалось извечное бурное и массивное коловращение стольного града, копошение людских забот, и часы потекли бесконечно-отстранённо от прочего мира… Государь не притронулся к скромной трапезе, только воды испил, и Федька невольно следовал ему, хоть