но наполовину самого Барсукова.
Через неделю под дулом пистолета он вез убийцу за город. Свернув на милицейском «бобике» в березняк, Андрей Иванович вызволил преступника из машины и приказал лечь на землю лицом вниз. Когда он приставил пистолет к затылку мерзавца и хотел уже нажать на спусковой крючок, тот взмолился о пощаде.
– Пощады не будет! – почему-то ровным голосом без тени гнева сказал Барсуков, и крепче сжал рукоять пистолета.
– У меня жена в ро о до о ме э! – зарыдал убийца. – Вче э ра а сына а а р р ро о ди ы ы ла а а!
Дрожавшей рукой Барсуков лихорадочно водил дулом возле кобуры, но никак не мог попасть в нее.
Ребенком, Настя любила играть в милиционера. Важно примеряла на себя отцовскую милицейскую фуражку, козырек которой приходился ей как раз до подбородка, и китель. При этом рукава и фалды его волочились по полу, как веник… Сослуживцы баловали Настю сладостями. Барсукова жалели. Начальство закрывало глаза на то, что он всюду таскал за собой, как авоську, дочурку. Находились шутники.
– Как служба, Настасья Андреевна? – брал под козырек один.
– Ой, не медовуха, товарищ старший лейтенант, в стакан не нальешь! – не лезла за словом в карман боевая девчушка.
– Ну что, Настенька, подрастешь, придешь к нам работать? Сделав неправдоподобно серьезное лицо – интересовался другой. – У нас с профессиональными кадрами – большая проблема!
– А сколько платить будете?
Когда подросла, Настя частенько посещала с родителем стрельбище и всаживала всю обойму в «яблочко».
В спортивном зале было душно. Но Настя любила запах пота. Ей нравилось, когда ее отец в рукопашном бою побеждал противника. Андрей Иванович не проигрывал никогда. Не то, чтобы он обладал большой физической силой. Коренастый и приземистый, широкоскулый с оттопыренными ушами. Круглые, как два созревших ранета, глаза, магнетизируя соперника, глядели откуда-то изнутри затылка. Что-то медвежье и непреклонное угадывалось во всем его облике. Чтобы не доводить до крайности: все ж – таки тренировка, и перед ним – не преступник, а товарищ по службе, очередной партнер по спаррингу, даже, если и являлся равным по силе и мастерству Андрею Ивановичу, зачастую уступал его напору. Но однажды попался фрукт. Трижды пригвоздил он к ковру Барсукова. Того как каленым железом ожгло. И попер он на обидчика, как на матерого рецидивиста. Сослуживцы и так, и этак фрукту маячили, чтобы поддался, а тот – ни в какую. Все-таки одолел Барсуков здоровяка, но при этом и сам пострадал. При падении сломал левую руку. Кость хрястнула, аж, зал притих. А, когда Андрею Ивановичу гипс наложили, Настя сильно переживала. Именно тогда она решила, что обязательно овладеет рукопашным боем, чтобы при надобности помочь родителю. Если бы мама была жива, она приветствовала бы Настино намерение. Вдруг предок из-за травм и ранений, от которых не застрахован ни один из тех, кто работал в милиции, всерьез заболеет или, не дай бог, еще чего похуже… Это при нем посторонние ластились