небо на землю, и тогда ни один мускул не дрогнул бы на лице Андрея Ивановича. Она же с напускной строгостью продолжила его отчитывать:
– Еще, наверно, на прощанье бутылочку приголубили на пару с Кудашкиным?
– Кудашкин не пьет! У него – язва. Сколько раз тебе говорить?
– Ну, не с ним, так – с этим, Гоголем-Моголем! Уж, он-то, наверняка, не отказался! Даром, что старлей, а хлещет больше любого генерала. И, к тому же, однофамилец с великим писателем!..
– Ну, и что – с того, что однофамилец? Сходства-то никакого!..
– Внешнего, это – точно!.. И книжки, ни одной, не то, что не написал, но и не прочел с тех пор, как букварь на последней странице… Закрыл!..
– Хм!.. Ты – это… Зря на человека не наговаривай! Мент он – отличный! Если б только такие, как он, в органах работали, то ни одного преступника на земле вскоре бы не осталось! Поняла?
– Поняла! – ответила Настя.
И, недоуменно разведя руками добавила, но так, чтобы отец не слышал:
– И, куда бы они, скажите на милость, делись? На луну переселились?
Пожелав родителю спокойной ночи, она тотчас улеглась на боковую.
– Только, пожалуйста, не поленись раздеться!
Не предупреждай она иногда родителя об этом, он, по ее выражению, «как солдат в окопе», так всю жизнь бы и не снимал милицейского мундира… На себя Андрей Иванович давно махнул рукой. В жизни его интересовали только две вещи: служба и благополучие дочери. В конце концов, ради нее, Насти, он и ходил на эту самую службу… Пропади она пропадом!..
8
Юрский жил вместе с матерью, Аленой Петровной, в доме на окраине города, словно поделенного на две части рекой. Зимой она перемерзала, а летом по ней ходили суда. И днем и ночью их призывные гудки хорошо были слышны жителям прибрежных районов. Те же, кто поселился на некотором удалении от реки, охотно приезжали к ней на отдых в купальный сезон. Николай и Алена Петровна были из их числа… Но из-за того, что на дорогу требовалось примерно час времени, бывали они на пляже не так часто, как им этого бы хотелось… И все же, как говорят, нет худа без добра…
Сразу за жилым кварталом, где располагался дом Юрских, начиналась тайга. Многоликие голоса лесных обитателей будили Николая по утрам и стихали к ночи. Во всем чувствовалось суровое дыханье хвойного массива. Юрский беззаветно любил родной край.
А как впечатляла летняя гроза над тайгой! Переливы света и тени, море красок… Казалось, что гром, медленно нарастая, как бомба замедленного действия, вдруг одним оглушительным ударом взрывал дом изнутри!.. Возникая из туч, вышний трезубец довершал грандиозную эпопею. Потом хлестал ливень. Его струи смывали страх. Озоруя, гроза в последний раз, словно на прощанье, высвечивала шапки могучих кедров над остальными деревьями: «Я еще вернусь! Непременно вернусь!»
Мать, учительница географии, частенько брала с собой Колю по грибы и ягоды. Ее звали Бродя