на лобастой голове. Его маленькие беспокойные глазки под белесыми ресницами, как капельки ртути, которые тщетно пытаешься ухватить, в свою очередь, словно невидимыми щупальцами, осязали предметы и людей. Настя не могла не нравиться Ковалеву. И, хотя не в пример некоторым другим девицам, в ней не было ничего, что возбуждало бы похоть, точнее, это не выставлялось ею напоказ, она притягивала к себе чем-то неуловимым. Похожим на солнечное тепло и прохладное дуновение ветерка. Таким, как баловень судьбы Ковалев, совсем несложным казалось обойтись и без всего этого, поскольку ценили они в девушках и молоденьких женщинах совсем иное. Но, увы. Эрнест часто встречался с Настей в коридорах школы, тушуясь перед ней, будто какой-нибудь второсортный ученичок! Однажды они столкнулись на выходе из класса. С очаровательной улыбкой, к которой и каменное изваяние не осталось бы равнодушным, она легким движением руки оттеснила его в сторону.
Итак, Наковальня настиг девушку. В ту осеннюю пору немало влюбленных пар бродило по улицам, площадям и скверам города. Ее молчание Ковалев сперва принял за робость. Он не привык, чтоб ему в чем-либо отказывали.
– Так что скажешь? – предполагая, что ответ будет положительным, настойчиво спросил Эрнест.
– Ничего! – сказала она.
Почувствовав, что им пренебрегли, как самой последней шестеркой в крапленой колоде карт, Наковальня внезапно вырос перед ней, точно преграда, возникшая прямо из-под дорожки с гравием. На этот раз, решив ни в чем не уступать Насте, он грубо сжал ее в своих объятиях.
– Клево! – сказала девушка, с нескрываемым презрением глядя прямо в узкие щелочки бесцветных глаз.
Она не вырывалась, не кричала, не обзывала чересчур нахального ухажера «негодяем», «сволочью» или кем-то еще. Но такого холодного, как весь лед Антарктики, безразличия к нему, Эрнесту Ковалеву, по которому с десяток девчонок, не меньше, сходили с ума, он вынести не мог!
– Ну, ты и …!
– Как таких гадов земля терпит!
Впервые в своей короткой, но самоотверженной жизни, Настя отпустила обидчика без заслуженного наказания. Обычно тем, кто ей чересчур докучал, это стоило доброго синяка под глазом.
5
Настя встала из-за парты с крышкой, словно карта мира, испещренной всевозможными линиями. Те, что пожирней, вероятно, обозначали крупные реки. Потоньше, замкнутые, образовывали фигуры… Заштрихованные изнутри, они походили на материки… Еле видимые кривые – дороги или ручейки.
– Я не успела все записать на лекции, Николай Николаевич!
– Неужели?
– Угу!
Не таким, уж, он был наивным простаком, чтобы, заметив легкий румянец на щеках девушки, поверить ей на слово. Впрочем, Юрский не сердился. Скорее наоборот. Столь повышенный интерес к собственной персоне ему даже немного льстил. «Что, скажите на милость, во мне такого необычного, что я им всем так нравлюсь?» – подумал Николай.
– А почему золото не может быть эквивалентом денежной массе нашего государства? –