– раздутое, как жабий пузырь, как пустая гордость перед лицом неизбежной трагедии. – Извини, друг, но паспорт не продается, – окончательный приговор, несгибаемая стена отказа, последняя черта, за которой – только безысходность. – Поверь, это в твоих интересах. – Угроза – скрытая, завуалированная, но от того еще более зловещая, как тень смерти, нависшая над головой обреченного.
«Задержался, значит» – голос ее, Жанетт, в дверях, как эхо с того берега, берега дня, что уже тонет в сумерках. Задержался. Заплутал в лабиринтах мыслей, в переулках времени. Она ждала, пока я, черт знает где, бродил, пока мысли мои, как воронье, кружили над свалкой дня. «Я думала, может, приберусь» – приберусь, как будто пыль стряхнуть с крыльев бабочки, прибраться где? В моей квартире? В моей черепной коробке? «Но тут, смотрю, чисто и прибрано.» Чисто и прибрано. Инвентаризацию провели, чистота, пункт первый, порядок, пункт второй. А где пункт третий, пункт душа, пункт хаос, пункт жизнь, в конце концов? Чисто и прибрано, как в музее восковых фигур, все на месте, все блестит, только вот дыхания нет, тепла нет, жизни этой чертовой, что вечно норовит вылезти за рамки, просыпаться пылью под кровать, оставлять пятна на скатерти, путаться в волосах, как паутина, а их нет, нету, выметено все, выдраено, до блеска, до скрипа, до тошноты. «А кто у тебя убирает?» Голос ее, как игла, прокалывает этот вакуум чистоты. Кто убирает? Вопрос, как будто экзамен, как будто надо оправдаться, что не погряз в свинарнике, не зарос мхом забвения. «Женщина приходит,» – слова как камни, тяжелые, нехотя вылетают. Женщина. Тень, призрак, имя забыл, да и не важно, приходит, раз в неделю, как часы, как приговор, стирает следы, полирует поверхности, как будто пытается выскоблить меня из этого пространства, выскоблить мою память, мои мысли, мое это чертово… присутствие. «Ну, я вижу, ты один живешь.» Один. Как перст указующий, как маяк в тумане. Один. Среди этой чистоты, этого порядка, этой вылизанной пустоты. Один. «Особенно и убирать-то нечего.» Нечего. Вот оно, главное слово. Нечего. Пустота, вакуум, зеро. Нечего убирать, потому что ничего нет. Ничего не осталось. Только эта чистота, как тяжесть, этот порядок, как приговор, и я, один, в центре этого стерильного небытия. Нечего… слова, слова, как пыль, как сор, как мусор, вертятся, кружатся, и исчезают, а пустота остается. Вечная. Неизменная. Чистая. Прибранная. Пустая.
Жанетт. Глаза – два осколка алмаза, впиваются, сверлят. Не говорит. Ни звука, ни шевеления губ, только этот взгляд, тяжелый, как камень, брошенный в тихий пруд моего сознания. Волна пошла, муть поднялась, мысли – рыбешки испуганные мечутся, не понять, что там на дне, что она там видит, чего хочет. Понять без слов. Слова – мусор, шелуха, прикрывают суть, прячут, как старая тряпка дыру на штанах. А взгляд – пронзительный, просвечивает насквозь, видит все кишки, все тайники, все шепоты и вздохи, что прячутся за фасадом вежливости и улыбок. Без слов. Разве можно понять без слов? Слова – костыли для хромой мысли, а тут – без костылей, на ощупь, в темноте. Но темнота эта – не простая, она – ее темнота, пропитанная ее желаниями,