золотом. Как сказать… слова – пустые раковины, в которых еще слышится шум моря сновидений.
– Есть во что переодеться? – Слова сухие, резкие, с привкусом металла, словно ключ, скрежещущий в заржавевшем замке оценки. Переодеться. Будто она вещь, не человек, – манекен, который нужно облачить в новый наряд, чтобы соответствовать каким-то там неписаным правилам игры, – правилам блеска, мишуры, показухи. Во что переодеться? В новую кожу? В новую судьбу? В маску приличия, натянутую поверх усталости и безразличия? Взгляд скользнул по ней, как скальпель хирурга, – оценивающий, бесстрастный, – раздевающий догола, до самой сути, – сути изношенности, потертости, как старая мебель, выброшенная на задворки жизни. Переодеться. Словно попытка замаскировать трещины на фасаде здания, которое уже готово рухнуть под тяжестью прошлого.
– Нет, у меня с собой только личные вещи, а что? – Ответ – тонкий звук треснувшего хрусталя, – хрупкий, надломленный, с отголоски усталости, – усталости от ролей, масок, необходимости соответствовать чьим-то там ожиданиям. Личные вещи. Словно последняя линия обороны, – жалкая, бесполезная, – как тонкая ткань, скрывающая зияющую рану души. Ничего больше. Пустота в чемодане, пустота в сердце, пустота в глазах. А что? Вызов? Вопрос? Мольба? – Что еще нужно? Чего еще хотят? Разорвать на части? Вывернуть наизнанку? Показать всем ее наготу, ее беспомощность, ее уязвимость? А что? Словно крик раненой птицы, – бессильный, отчаянный, – теряющийся в холодном ветре равнодушия.
– Пообедаем в ресторане. Как насчет того, чтобы обновить твой гардероб. – Ресторан, звон столового серебра, – блеск хрусталя, шелест шелка, – символ праздника, роскоши, – фальшивого блеска, мишуры, за которыми скрывается пустота. Обед в ресторане. Попытка купить счастье за деньги, – накормить голодную душу изысканными блюдами, – заглушить боль звоном бокалов, – закрыть глаза на тьму сверканием люстр.
– Успокойся, уже через два дня меня здесь не будет. – Два дня. Слова – капли дождя, – стучащие по стеклу времени, – отсчитывающие последние часы, – последние минуты – перед неизбежным расставанием. Два дня. Приговор, – отсрочка казни, – последний вздох свободы перед погружением во тьму. Не будет. Исчезнет, растворится в воздухе, – как дым сигареты, как утренний туман, – не оставив следа, – не оставив воспоминаний. Успокойся. Попытка убедить себя, – заглушить тревогу, – подавить страх, – принять неизбежное, – смириться с судьбой. Два дня. Временный отпуск из тюрьмы жизни, – недолгая передышка перед возвращением в клетку одиночества.
– А что, через два дня жизнь заканчивается, – усмехнулся я. – Усмешка – кривая линия на лице, тень иронии, отблеск цинизма, попытка скрыть непонимание, – непонимание глубины ее печали, непонимание ее обреченности. Два дня – конец жизни? Шутка, плоская, неудачная, звучащая фальшиво в этой атмосфере тяжести и грусти. Жизнь заканчивается? Разве она когда-нибудь начиналась? – Жизнь цепь серых дней, – одинаковых, безликих, тянущихся в бесконечность, – без радости,