буду стейк из мраморной говядины средней прожарки, – моя очередь, мой выбор – земной, плотский, противоположность морской легкости сибаса. «Стейк… кусок мяса, кровь с полей, сила земли в каждом волокне. Мраморная говядина… звучит как стих, камень драгоценный, а не просто мясо коровы. Средней прожарки… не пережарить желаний, не упустить сок момента, оставить красноту жизни внутри, не дать ей уйти безвозвратно. Стейк – для меня, как утверждение моего права на наслаждение простым, грубым, животным, несмотря на всю эту пыль золотую вокруг». – Овощной салат, – добавляю, оправдываясь за стейк, как компромисс между гедонизмом и здоровьем, между плотью и духом. «Салат… томаты, зелень травы, свежесть росы, витамины и клетчатка – скука полезная, необходимая приправа к празднику мяса. Овощной – какой он будет? безликий микс из теплицы зимней? или игра цветов и вкусов лета ушедшего? Неважно. Салат – для галочки, для видимости здорового образа жизни, в этом храме чревоугодия». – Бутылку Шабли, – необходимый аккомпанемент к этой симфонии вкусов, жидкое золото в хрустальном бокале. «Шабли… звучит как шепот ветра в виноградниках Франции, прохлада камня, солнце в капле росы. Белое – под рыбу, предсказуемо, безопасно, как и все здесь, в этом ресторане правил и условностей. Шабли – для атмосферы, для легкого опьянения чувств, чтобы забыть о серости будней, хотя бы на пару часов».
«…я потеряла ощущение реальности», шепчет мне Жанетт, голос – нить шелка, едва слышная, в этом гуле приглушенном, ресторанном, где голоса как пузырьки шампанского лопаются, не достигнув сознания. Реальность, слово шершавое, как необработанный лен, здесь же – бархат, плюш, мерцание свечей в хрустале, отражения бесконечные в зеркалах, умножающие иллюзию, растворяющие границы между «здесь» и «там», «сейчас» и «когда-то». Реальность, серая пыль будней, сквозняк в метро, звонок будильника ранним утром? Здесь – нет будильников, только звон бокалов, шепот официантов, музыка льется невидимо, как аромат дорогих духов. Реальность осталась где-то там, за дверями тяжелыми, как занавес театральный, здесь – сцена, декорации, игра света и тени, и мы – актеры в этом спектакле роскоши, или зрители? или и то, и другое, слилось воедино, как капли вина на скатерти белоснежной.
«…в фильме Вуди Аллена…», продолжает Жанетт. Вуди Аллен, имя как щелчок затвора фотоаппарата, моментальная вспышка воспоминаний, кадры мелькают – Нью-Йорк в дожде, черно-белая пленка, нервные диалоги, интеллектуальная суета, ирония горькая, как кофе несладкий. Вуди Аллен – мастер иллюзий, фокусник от кино, размывает границы между вымыслом и жизнью, заставляет сомневаться в том, что видишь, что чувствуешь, что помнишь. Фильм в фильме, сон во сне, зеркало в зеркале, бесконечная рекурсия непонимания, где же настоящее, где фальшь? Он знает ответ? или тоже запутался в сетях собственных метафор, как муха в паутине тончайшей, блестящей на солнце лживом киноэкрана?
«…персонаж влюбляется в девушку из зала…» Любовь… слово легкое, как перышко,