не любитель был рассказывать, в основном всегда слушал, а тут то ли хорошая погода и весёлый настрой мужиков повлиял, то ли в предвкушении сытного ужина (жена обещала сделать пельмени) влез почему-то рассказать про бахчу, и от неожиданного вопроса неловко замолк, а потом шумно сказал: «Мы…, я…». Все грохнули со смеху! Ну всё! Его сосед, Витька Зида, деловой мужик с большим юмором тут же ему: «Эх ты, Мыя! Мы же знаем, что ты не один там был и драпал с бахчи впереди всех после того, как Филат-сторож орал благим голосом: “Вижу, вижу! слышу, слышу!”». Филат был слеповат и почти глухой, поэтому он часто упреждающе периодически вскрикивал, лёжа на боку: «Вижу, вижу, слышу, слышу!».
И всё! кличка приклеилась навечно! Соответственно дети-мыята, а если один ребёнок, то мыёнок, сам отец – Мыя, жена соответственно Мыиха).
Но вернёмся к нашим коровам. Филька Корапь (сельчане «бл» в слове корабль пропускали для простоты произношения), кривоногий мужик маленького роста, но ходил всегда с гордо поднятой головой, строго, почти перпендикулярно земле, из-за чего его прозвали Корабль. Соответственно дети – кораблята, а мать – кораблиха. Это деревенская крым-сарайская железная традиция – присваивать всем жителям села клички. И это оставалось в памяти на времена нескольких поколений.
Филька Корапь, увидев зарезанную свою корову, резко спрыгнул с телеги, закричал неистово голосом, переходящим на визг: «Что ты наделал немая сволочь! Убью, сука!». Он замахнулся толстой палкой, но не успел ударить, как Сёмка блестящим, хорошо заточенным ножом отбил палку и прыгнул навстречу Фильке с явным намерением вонзить в него нож с криком «эбэ, эбэээ!». Тот также мгновенно среагировал и с необыкновенной быстротой побежал к лесу – Сёмка за ним! Не догнать Филлипа, Сёмка вернулся к мужикам и с помощью своего «эбээ, эбээ» горячо доказывал, что он сделал всё что мог. А дело в том было, что без подпаска Сёмка просто физически не мог справиться с табуном в такой критической ситуации, да и возраст давал себя знать – ведь почти шестьдесят лет.
После этого случая перёдские мужики наняли Кольку Рыжего, но уже с подпаском. Вот так Лобан и заполнил эту вновь открывшуюся штатную единицу. А хотел он, до безумия, заработать денег, чтобы купить себе велосипед, который давно стоял в магазине, обёрнутый в желтоватую бумагу, пропитанную маслом-солидолом: ПВЗ – Пермский велосипедный завод! Это была главная, розовая мечта Лобана – купить именно этот велосипед.
Табун мирно пасся в лощине, солнце уже высоко поднялось над Конёвой – пришло время гнать его к ближнему лесу, где на прилегающей опушке уже выросло сочное разнотравье, питаемое накопленной за зиму влагой леса. Колька подал сигнал трогать табун: громко закричал «пошлии…, давай пошлии…!», и табун медленно потянулся по косогору рытушек к зеленеющему лесу. Подпасок тоже не преминул произвести громкий хлопок своим кнутом вдоль границы табуна и кинуть бадик в отлучившуюся козу. Перед ближним лесом травы на час, а