выбрали эту гору себе на жительство. Кому-то и тут надо работать. Избито, но так и есть.
– Н-да, жаль, что погостите у нас так мало. Баба Варя сказала, что ваш отряд сегодня пойдёт обратно, с горы – на землю.
В дверях вырос отец Лены:
– Друзья мои, помогите хозяйке собрать на стол. Чайник уже вспотел, давно заварка просится в чашки.
– Ой, папка, а Вася еще и не умывался, – хохотнула девушка. – Как наш кот Ефим.
– Дочка, ты лихачишь. Извиняйся!
– Еще чего, заступник неумывахи!
– Молодой человек, как это? – притворно изумился Поджидаев. Его брови поползли вверх, и худощавое костистое лицо оттого стало забавным, сродни театральной маске мима.
Стражин принял игру:
– Слушаюсь и повинуюсь. Удаляюсь, дабы окропить лицо целительной влагой горы Райской.
За завтраком гости упросили Алексея Игнатьевича пойти с ними на самую высшую точку горы Райской. Только он знал кратчайшую тропу к триангуляционному пункту. Время поджимало связистов: предстояло поспешить, чтобы составить черновые расчеты по установке ретранслятора, или дать свое заключение о нецелесообразности намеченного строительства. Еще надо вернуться на станцию, пообедать и, забрав вещи, успеть спуститься с горы по тросу, чтобы не опоздать к вечернему поезду в обратную дорогу. Вслед за хозяином станции гуськом шли путешественники. Рассеивался плотный утренний туман, островки которого таинственно колыхались, медленно распадались и таяли на глазах изумленных людей.
5. Сказка о каменной идол-птице
Долго нарастал этот шум. Он шёл из самых недр и был клокочущим и ревущим. Крепче прежнего цеплялись своими корнями деревья огромного леса за ставшую знойной почву. И в страхе все они, молодые и старые, спрашивали у самого старшего, их вождя: «Что это?»
– Не знаю, – печально отвечал мудрейший. – Я вырос в этой долине первым, сюда меня занёс южный ветер из благодатных мест, где, как много позже мне рассказывали птицы, страна покорителей пространства и времени – атлантов. Мы живём на краю их земли. А потом появились вы, наше племя зеленое, – кивнул он ветвями в сторону младших. – Многое помню я на своём веку. Хлестали нас ветры дикие, глодали наши листья звери жуткие, чешуей обросшие, вода океана топила нас. Так ведь, мудрые?
– Так, так, – зашелестели листвой ветви старых деревьев. – Так, так. Помним всё это мы.
– Гибло нас много, вырастало больше, – продолжил мудрейший. – Для зверя дикого плод наш горький, и убрались они восвояси. А ветер не страшен нам, жилы наши сильны, и вода не берет, крепки корни. Помню я, как появился ты, дубок – широколист, и как впервой зазеленела листвой молодая берёзка – белокожица, и как ёлочка – ежик проклюнулась у светлого родничка. Всякое помню. Но никогда ещё так не тряслась земля, никогда ещё не было шума такого, никогда ещё так не кружилась моя голова. Даже в тот день…
Притих лес, и было слышно, как падают слезы из глаз старого великана –