и балки стального железнодорожного моста через реку. Река достаточно широка и глубока, чтобы по ней свободно ходили теплоходы и баржи.
Машинист стоит возле перил и крутит туда-сюда камеру, стараясь как-нибудь поудобнее её пристроить. Слышно, как пассажиры и проводницы что-то кричат ему из вагонов, но ветер в речной пойме задувает в микрофон камеры и криков не разобрать. Под мостом какое-то судёнышко тарахтит дизелем.
Кое-как установив камеру на перилах, машинист перелезает через них, истово крестится и прыгает вниз. Всплеска не слышно, зато слышно, как дизель внизу начинает надсадно выть и одновременно снизу, выше уровня перил, прямо в кадре, бьёт кроваво-красный фонтан. Из вагонов доносится коллективный женский визг и мужские вопли – пассажиры поезда стали невольными свидетелями суицида машиниста.
Минуту ничего не происходит, затем по гравию и шпалам цокают шаги человека, чья обувь подбита гвоздями, как в старину. Человек входит в кадр, наклоняется и смотрит вниз через перила. На нём китель и фуражка капитана речфлота (детали на усмотрение режиссёра и ответственных за кастинг, однако, желательно подобрать типаж вроде Константина Хабенского).
Он оглядывается и смотрит в камеру, не выпуская из зубов погасшую трубку.
– Этот бедолага ухнул в воду прямиком за кормой моей посудины, – говорит он. – Под мостом мы шли на малом ходу, как положено, а как стали выходить на открытую воду, я скомандовал «Полный вперёд». Винты завертелись как бешеные, тут-то сердешный и нырнул сверху. Ясен пень, его сразу же утянуло под лопасти и покрошило в клочья…
В знак скорби капитан снимает фуражку и склоняет голову.
– Мне очень жаль, что железнодорожник стал кормом для рыб и раков… Если, конечно, в реке ещё остались рыбы и раки, учитывая, сколько едкого дерьма в неё сливают с фабрик и с комбинатов… Тут в воде такая химия… такая химия… Словом, не хотел бы я искупаться в этой воде. Хорошо, если только кожа слезет или волосы выпадут, а то вот так искупнёшься – хвать, а причиндалы-то растворились, да ещё и ослеп вдобавок!
Водрузив фуражку обратно на голову, капитан продолжает:
– Однако же я ничуть не удивлён. Пока железнодорожник летел с моста, я успел заметить, что он не совсем здоров, а точнее совсем болен. Это у него на роже было написано. Где это видано, чтоб здоровые люди с моста в речку сигали? Вот и балбесы мои сроду такого не видели – застыли как вкопанные. Я ору: «Стоп машина»! Старпом – и по совместительству сожительница моя, – Алла Яковлевна, как кровищу увидала, сразу хлоп в обморок…
Имя «Алла Яковлевна» капитан произносит как «Ал-Якльна».
– Обычно-то мы на подобное внимания не обращаем. Мало ли кто по дурости в воде помирает? Одни спьяну в холодрыгу купаются и у них мотор отказывает, у других конечности судорогой сводит и они камнем на дно идут… А ещё, говорят, черви такие есть, толщиной с волос, они хоть мужику, хоть бабе, кто голышом купается, прям в писю заползают или в задницу, и их потом оттуда ничем не вынешь, так и съедают человека