Ругон благодарил Делестана за то, что тот пришел ему помочь. Этот «добрый друг» был единственным человеком, с которым он мог спокойно перемыть грязное белье, накопившееся за восемь лет президентства. Он познакомился с ним в законодательном собрании, где они оба заседали на одной скамье, друг подле друга. Там он почувствовал настоящую привязанность к красивому мужчине, находя его очаровательно глупым, пустым и надменным. Он говорил с убежденным видом: «Этот бедовый Делестан далеко пойдет» и толкал его вперед, стараясь привязать к себе узами благодарности, пользуясь им, как мебелью, в которую запирал все, чего не мог хранить при себе.
– Вот дурачье, сколько бумаг накопили! – пробормотал Ругон, открывая новый ящик, битком набитый бумагами.
– Вот письмо от женщины, – сказал Делестан, мигая.
Ругон звучно рассмеялся. Его широкая грудь заколыхалась. Он взял письмо, отнекиваясь. Но, взглянув на первые строчки, закричал:
– Это потерял маленький д’Эскорайль!.. Беда, просто, с этими бумажонками! Трех строчек от женщины достаточно, чтобы погубить человека.
Сжигая письмо, он прибавил:
– Знаете, Делестан, берегитесь женщин!
Делестан повесил нос. Он вечно находился в каких-нибудь женских тисках, а в 1851 году чуть было даже не скомпрометировал из-за женщины своей политической карьеры; он обожал тогда жену социалистического депутата, и, чтобы понравиться мужу, зачастую вотировал с оппозицией против Енисейского дворца. Поэтому второе декабря было для него ударом обуха по голове. Он заперся на два дня, растерянный, уничтоженный, трясясь, что вот, вот его арестуют. Ругону пришлось выручать его из беды. Он посоветовал Делестану не соваться на выборы и свез в Елисейский дворец, где выпросил для него место в государственном совете. Делестан, сын виноторговца в Берри, бывший присяжный поверенный, владелец образцовой фермы близь Сент-Менегу, был миллионером и жил в улице Колизе в очень изящном доме.
– Да, берегитесь женщин! – повторил Ругон, останавливаясь на каждом слове, чтобы заглянуть в различные дела. – Если женщина не наденет вам короны на голову, то накинет петлю на шею… В наши годы, видите ли, надо оберегать сердце так же тщательно, как и желудок.
В эту минуту в передней поднялся большой шум. Послышался голос Мерля, защищавшего дверь. Но маленький человечек ворвался в комнату, говоря:
– Я хочу только пожать ему руку, черт побери!
– А, дю-Пуаза! – вскричал Ругон, не вставая.
Приказав Мерлю, сильно размахивавшему руками в знак извинения, запереть дверь, он спокойно проговорил:
– Я полагал, что вы находитесь в Брессюире… Значит под префектуру бросают подчас, как старую любовницу?
Дю-Пуаза, худощавый, с рысьей мордочкой, с очень белыми, но неровными зубами, слегка пожал плечами.
– Я приехал сегодня в Париж по делам и рассчитывал вечером побывать у вас в улице Марбёф. Я собирался у вас отобедать… Но когда я прочитал «Moniteur»…
И, придвинув кресло к бюро, он уселся напротив Ругона.
– Скажите,