каждая секунда растягивалась в бесконечность, словно время больше не подчинялось привычному ходу. Шаги по полу почти бесшумные, но в ушах каждый звук казался слишком громким, отчётливым, пробирающимся сквозь глухую пелену оцепенения. Коридор был пуст, стены сужались, давили, пространство сжималось, принуждая двигаться вперёд.
Не оглядываясь, не замедляя шаг, пришлось продолжать, хотя каждое движение требовало усилия, будто тело сопротивлялось, не желая подчиняться. Вода в ванной стекала тонкими струями, капли текли по рукам, по плечам, но кожа не ощущала их. Тепло воды не проникало внутрь, тело не откликалось на привычные ощущения, словно границы существования стали размытыми. Ладони скользили по шее, по ключицам, по плечам, но прикосновений не чувствовалось. Всё, что происходило, касалось кого—то другого.
Ткань полотенца не согрела, не принесла желаемого ощущения чистоты. Внутри оставалось знание – эту ночь невозможно смыть.
Тишина в доме казалась иной. Не той привычной, к которой можно привыкнуть, не размеренной, не спокойной. В ней звучали только приглушённые шаги, шелест страниц, дыхание, но атмосфера пропиталась чем—то давящим. Воздух был насыщен этой пустотой, неподвижностью.
В гостиной витал густой аромат свежезаваренного кофе, терпкий и глубокий, наполняющий пространство плотной, почти осязаемой волной. Он пробивал застывший воздух, впитывался в стены, смешивался с лёгкими нотками древесины и кожи, с запахом утренних газет, с тонким ароматом пыли, оседающей на книжных полках.
Этот запах был неизменной частью дома, создавая иллюзию стабильности, рутины, чего—то привычного, вечно повторяющегося. Он цеплялся за сознание, словно пытался убедить, что всё идёт своим чередом, что утро началось так же, как и вчера, и позавчера, и сотни дней до этого. Но за этой искусственной стабильностью пряталось нечто другое, неуловимое, тревожащее, давящее на грудь невидимым присутствием.
Леонид сидел за столом, привычно погружённый в утренние ритуалы, звук шуршащей бумаги, ровный и размеренный, заполнял пространство, создавая ощущение бесконечного повторения одного и того же момента. Двигался без лишних эмоций, точно, сдержанно, будто каждая деталь была заранее отрепетирована – лёгкий поворот запястья, плавный переворот страницы, чуть заметное постукивание пальцами по столешнице. Не было ни спешки, ни раздражения, только механическая точность, доведённая до автоматизма. Даже не взглянул на неё, будто присутствие не требовало осознания.
Лена остановилась на пороге, ей вдруг показалось, что воздух в комнате стал плотнее, а время застыло, как густая, застывшая масса, не пропускающая движения. Мир вокруг продолжал идти своим чередом, но внутри всё сжалось, замерло, и эта остановка стала единственной реальностью. Леонид, сохраняя ту же неспешную уверенность, не меняя ритма действий, перевернул страницу газеты, затем, как будто вспомнив о чём—то незначительном, поднёс чашку к губам и сделал неторопливый глоток кофе, позволяя вкусу растечься