руки матери перебирали мои тёмные пряди, пока я лежала у неё на коленях. Нежный голос разливался по комнате, когда она пела какую-то незнакомую песню – простую, с едва уловимым мотивом, будто из древних времён, где не существовало страха, боли и войны.
Я не знала этой мелодии, но сердце отзывалось на каждую ноту, как будто оно помнило… помнило лучше меня. Помнило колыбель, руки, запах её кожи, шорох шёлка, когда она склонялась надо мной в те времена, которых давно не существовало.
– Тихо… – прошептала она, наклоняясь ближе. – Всё хорошо, девочка моя.
Я не смела пошевелиться. Лежала, боясь открыть глаза и спугнуть этот хрупкий покой, что казался неправдой. Что-то внутри шептало, что это не может быть реальностью. Но тело отказывалось слушать. Оно жаждало этого тепла, этой ласки, этого ощущения дома, которого мне так не хватало. Я прижалась щекой к её бедру, как когда-то в детстве – тогда, когда ещё верила, что любовь может быть вечной.
– Ты была такая уставшая, – продолжала она, перебирая мои волосы. – Всё время сражалась, всё время бежала… Почему ты не остановилась раньше?
Слова проникали прямо в сердце. Они отзывались гулом в пустоте, наполняли грудь сладкой, разъедающей тоской. Я хотела заплакать – но слёз не было. Только бесконечная тяжесть и непонимание: где я? Что происходит?
– Мам… – одними губами прошептала я. – Это сон?
Руки не остановились. Голос стал ещё мягче, почти невесомым:
– А разве важно? Здесь ты можешь быть со мной. Здесь тебя никто не тронет. Ты же устала, Фьори. Очень устала. Останься.
Останься.
Это слово прозвучало, как приговор. В нём была такая манящая тишина, что я почти поддалась. Почти поверила, что могу остаться в этом уюте навсегда. Забвение было сладким, как мёд. Оно не требовало решений. Не требовало боли. Не требовало выбора.
Но где-то в глубине что-то всколыхнулось. Голос. Тонкий, далёкий, едва различимый. Не зовущий, нет… предупреждающий. Как слабый шорох листа, как дыхание, пробивающееся сквозь толщу сна: это не может быть она.
Я не успела поддаться голосу разума, потому что дверь в покои открылась, впуская высокого голубоглазого мужчину и… Катерину.
– Папа?! – ноги сами понесли меня к нему, а руки потянулись для объятий. Таких долгожданных и желанных.
Король Дарий – мой отец – был так величественен и красив, что я замерла, разглядывая его. На его лице засияла улыбка – та самая, которую дарят тем, кого любят всем сердцем.
– Доброе утро, моя заря, – крепкая рука отца легла на макушку, нежно поглаживая волосы. – Ты выглядишь взволнованной. Всё в порядке?
Я не могла найти слов, чтобы ответить. Взгляд постоянно метался от матери к отцу, не веря в реальность происходящего. Их не было в моей жизни. Я не знала, как они выглядят, но здесь и сейчас это не было важно, потому что они были реальными. Такими, какими я себе их представляла… Вот только вспомнить, где и когда представляла, я не могла.
Жизнь принцессы Эстериона не была лёгкой, но присутствие родных придавало сил. Я росла в любви и заботе. Даже в те моменты, когда детское