первой книги Маяковского «Я!» считают стихотворения Анненского, которого Маяковский внимательно штудировал. Стихотворение Анненского «Смычок и струны», без сомнения, было знакомо Маяковскому и, вполне возможно, было отправной точкой при написании «Скрипка и немножко нервно»[41].
Тетрадь с самыми ранними поэтическими опытами после выхода из тюрьмы Маяковскому не вернули, и, увы, этот ценный материал утрачен либо до сих пор не найден.
Выйдя из тюрьмы, Маяковский серьезно задумался над тем, чем заниматься в жизни. Он «хотел делать социалистическое искусство»[42]. Но так как первые поэтические опыты он счел неудачными, то решил заниматься живописью, тем более что с детства у него были к этому большие способности.
Маяковский занимается в студии художника П. И. Келина, затем в 1911 году поступает в Училище живописи, ваяния и зодчества. «В это же время (1913) в нашем училище на живописном отделении учился Владимир Маяковский. Этого задиристого, остроумного, высоченного верзилу с красивым, эффектным лицом знали у нас все. Среди начинающих художников он был самым ярким, самым своеобразным»[43] – писала Ольга Мануйлова об этом периоде жизни поэта.
Когда позднее Маяковский был исключен из училища, его товарищи очень сожалели об этом, но он утешал их: «Я буду поэтом. Художнику нужна мастерская, холсты, краски… А стихи можно писать даже на папиросных коробках»[44] (слова Маяковского в передаче А. А. Маяковской). Уже тогда Маяковский отдавал предпочтение поэзии, считая, что у художника ограниченная аудитория, а искусство слова дает творцу выход к сердцам людей.
В училище произошла судьбоносная встреча, которая во многом повлияла на то, что Маяковский окончательно решил стать поэтом. Поворотным пунктом от живописи к поэзии становится встреча с художником и поэтом Давидом Бурлюком. «В училище появился Бурлюк. Вид наглый. Лорнетка. Сюртук. Ходит напевая. Я стал задирать. Почти задрались»[45]. Однако очень скоро они поняли, что близки по духу друг другу, и стали друзьями. Сам Бурлюк так писал о встрече с Маяковским: «Какой-то нечесанный, немытый, с эффектным красивым лицом апаша верзила преследовал меня шутками и остротами, как кубиста. Дошло до того, что я готов был перейти к кулачному бою, тем более что тогда я, увлекаясь атлетикой и системой Мюллера, имел шансы в встрече с голенастым юношей в пыльной бархатной блузе, с пылающими насмешливыми черными глазами. Но случись это столкновение, и мне, кубисту, с таким трудом попавшему в Училище живописи, ваяния и зодчества, не удержаться бы в академии Москвы (за это, по традиции, всегда исключали), и прощай тогда мои честолюбивые планы. Одно время я верил, что могу добиться славы, идя путем засиженных мухами, казенных рутин. Мы посмотрели друг на друга и… примирились, и не только примирились, а стали друзьями, а скоро и соратниками в той борьбе, коя закипела вокруг между старым и новым в искусстве»[46].
Д. Д. Бурлюк был старше и опытнее Маяковского, был образованным