пожелтевшей бумаги, другая дёргала рычаг, стирая рукавом пот с почерневшего от краски лба. В углу что-то с шумом упало – чья-то дрогнувшая рука опрокинула ёмкость, и густая субстанция расползлась по доскам, липкая, как древесный сок. «Дурачина, смотри под ноги!» – рявкнул хриплый голос, но виновник только сплюнул и бросился за тряпкой. Где-то слева станок закашлял, застопорился – мастеровой пнул его сапогом, выругался сипло: «Опять ты, проклятый железный хлам!» – и полез в нутро машины, звеня ключами. Двое молодых парней у пресса перебрасывались словами, хмурыми и короткими, пока один не уронил лист, тут же подхватив его с пола с тихим матом. Рутина гудела: шаги, брань, скрип, стук – всё сливалось в шумный хаос, где каждый копошился в своей ячейке, точно муравей, что тянет груз в общий котёл. Никто не смотрел на Щетинина – он был чужим в этом рое, незаметным, как тень от газового рожка.
В комнате работали пять человек. Две девушки и трое парней. Высокий парень, чья спина казалась согнутой под тяжестью дней, сосредоточенно тянул рычаг, его руки почернели от краски. Второй, пониже ростом, с крепкими плечами и растрёпанными волосами, аккуратно раскладывал листы на сушильной раме. Третий, самый молодой, с ещё мальчишескими чертами лица, замешкался у входа, вытирая ладони о грубый передник.
Девушки стояли у рабочего стола. Одна, темноволосая, с закатанными по локоть рукавами, подрезала бумагу, её пальцы двигались быстро и уверенно. Вторая – хрупкая, светловолосая, с едва заметными тенями усталости под глазами. На её застиранном платье поблёскивала небольшая красная брошка. Щетинин задержал взгляд на безделушке: красная звезда – казалась неуместной на выцветшем платье, будто чужая. Когда Щетинин назвал имя Лизы, она слегка повернулась, но тут же опустила взгляд, а темноволосая девушка резко выпрямилась и посмотрела на него с вызовом.
Лиза скользнула в коридор первой, её шаги почти растворились в скрипучем молчании деревянного пола. В узком пространстве витал терпкий дух типографского цеха и бумаги. Она обернулась к Щетинину, ссутулив плечи, и тут же тронула пальцами шею, будто ворот платья душил её. Бледное лицо, уставшие глаза, но во взгляде что-то цепкое, внимательное.
– Вы хотели поговорить? – голос тихий, со стальной жилкой, но дрогнул на последнем слове. Она прокашлялась, буркнула: «Пыль тут», – и отвела взгляд.
– Михаил Павлов. Вы его знали? – Щетинин шагнул ближе, голос ровный, но глаза впились в неё.
Лиза закусила губу, глаза забегали – скользнули по коридору, по закрытым дверям, замерли на щели под одной из них, будто там кто-то прятался. Она сжала руки в кулаки, потом скрестила их на груди.
– Да, знала, – выдохнула она наконец, опустив руки, но тут же снова скрестила их, пальцы теребили рукав. – Я здесь недавно. Никого толком не знаю.
– Вы ведь были близки? – Щетинин чуть наклонил голову, не отпуская её взглядом.
Она резко вскинула глаза, прищурилась, голос сорвался: «Кто вам сказал?» – и тут же кашлянула, прикрыв рот ладонью.
– Андрей Прохоров, – он ответил спокойно, но уголок рта дёрнулся