лучше обсудить это в более тихом месте?
Щетинин поднялся, его движения были медленными, но уверенными, словно он уже знал, что этот разговор неизбежен. Он пошёл за парнем вверх по скрипучей лестнице на второй этаж. Тот провёл его по тёмному коридору и распахнул перед ним дверь в кабинет.
Кабинет был просторным, но не уютным. Тяжёлые бордовые шторы плотно закрывали окна, пропуская внутрь лишь слабый свет фонарей с улицы. В воздухе витал душок прелого дерева, дешёвого одеколона и давно не проветриваемого помещения.На массивном дубовом столе беспорядочно лежали бумаги, пустая чернильница и несколько грязных стаканов. В углу возвышался шкаф с бутылками, часть из которых была наполовину пуста. На стенах – выцветшие картины, когда-то дорогие, но теперь покрытые слоем копоти.
Щетинин огляделся. Комната принадлежала человеку, привыкшему скрываться за плотными шторами и крепкими дверями. Человеку, который предпочитал держать руку на горле города, оставаясь в тени.
Парень кивнул в сторону кресла у стола:
– Подождите здесь. Хозяин скоро будет.
Щетинин сел, чиркнул спичкой, затянулся последней папиросой – дым повис в затхлом воздухе. На столе лежал нож для бумаг с потёртой рукоятью. Кто бы ни пришёл, он уже знает, что я здесь.
Глава 4. Жемчуг и рабочие сапоги
Глава 4. Жемчуг и рабочие сапоги
Щетинин поднял голову, когда дверь в его кабинет открылась. Мужчина, вошедший внутрь, двигался уверенно, с едва уловимой осторожностью хищника. Коротко стриженные тёмные волосы, костюм на вид не дорогой, но сшитый на совесть, сидел безупречно. Лаковые ботинки блестели, как зеркало – редкость в Петербурге, особенно в конце октября, когда дождь не давал улицам просохнуть.
Он сел в кресло напротив, откинулся, оглядывая Щетинина цепким взглядом. Достал из внутреннего кармана портсигар, открыл его и протянул вперёд:
– Курите?
Щетинин скользнул взглядом по тонким, словно заточенные лезвия, сигаретам, рядком лежавшим в открытом портсигаре Григорьева. В самом предложении чувствовалась невидимая нить, ловушка. Принять сигарету – шагнуть в его паутину. Щетинин качнул головой, оставляя между ними незримую, но ощутимую границу.
– Благодарю, только что покурил. – сказал Щетинин.
Мужчина пожал плечами, достал сигарету для себя, неторопливо закурил, выдохнул дым.
– Владимир Григорьев, – представился он. – Хозяин "Медной подковы". Вы, господин Щетинин, наверняка уже слышали обо мне. Впрочем, как и я о вас.
Щетинин выдержал паузу.
– Слышал.
– Вот и отлично. Тогда поговорим откровенно. Мне не нравится, что в моём заведении кто-то вынюхивает. Клиенты любят у нас отдыхать, им не нужны посторонние глаза. А я, знаете ли, человек законопослушный, но к покою клиентов отношусь с особым трепетом.
Григорьев говорил вежливо, мягко, но в голосе чувствовалась сталь. Он слегка улыбался, но улыбка не доходила до глаз, как будто теряясь в стриженых усах. Он изучал Щетинина, как шахматист оценивает позицию перед