где как в шкафу, ведущем в Нарнию висели шубы, мутоновая и каракулевая, и синее пальто с норковым воротником, а на верхней полке лежала черно-бурая лисья горжетка с настоящими лапками и коготками. Сервант с китайским фарфоровым сервизом на двенадцать персон. Тумбочка с бельем. Единственный предмет мебели без замка – черно-белый телевизор на длинных ножках, который во время Перестройки вдруг открыл в себе способность показывать все кабельные каналы без антенны-тарелки, о которой мы и мечтать не смели. Естественно, пользоваться наличием кабельных каналов дозволялось из всей семьи только нам с бабушкой.
В одной из хрустальных вазочек, которая стояла на серванте, бабушка хранила вырванные зубы с длиннющими корнями. И зубы, и корни были коричневыми и напоминали косточки от фиников. В них я тоже играла. Также в играх участвовал огрызок красной помады и красный лак для ногтей. Бабушка так меня любила, что разрешала все это трогать. Еще трогать под присмотром дозволялось старый бордовый альбом с фотографиями, где лежала вся бабушкина пропавшая молодость. А также можно было рассматривать и немного играть в бабушкины украшения, брошки, жабо и статуэтки.
Я платила за любовь только злом. Перебила все статуэтки балерин, китаянок, лошадей, Пушкиных и конькобежцев. Была балерина – стала инвалидка, как Венера Милосская без рук. Я не хотела портить эти статуэтки, просто у меня все валилось из рук. И во все хотелось играть. После отбития рук и ног, все равно не шла речь о том, чтобы выбросить изуродованную статуэтку. Они оставались на прежних местах, немым укором. Я тяжело переживала, просила приклеить, привязать. На клей «Момент» отломанные конечности садились плохо и висели на коричневых нитях устрашающе, еще хуже, чем раньше.
Бабушка в порче имущества мне не уступала. Во время скандалов она повырывала с петлями все картонные межкомнатные двери. Отдельно она выкорчевала из всех дверей ручки с мясом. Выбила окно в кухонной двери, переломала все имеющиеся телефонные аппараты. Поэтому, все в нашей квартире держалось на честном слове, было по сто раз приклеено «Моментом», привязано веревками, прикручено. Окно в кухонную дверь долго не вставляли, но запахи с кухни могли привлечь внимание жителей подъезда, (тут и до грабежа, и сглаза рукой подать). Особенно разносился повсюду запах перетапливаемого масла, которое везлось из лагеря и дома приводилось в вечно-хранимое состояние. Пришлось вставить вместо стекла картонку, а потом мама принесла с работы пластиковую штуковину, на которую наклеили пленку а-ля витраж. Ее никому так и не удалось выбить.
В какой-то момент мама открыла для себя и другую клейкую пленку, которую можно было лепить на мебель с целью реставрации. Стоила она, судя по всему копейки, так как мама накупила ее в промышленном масштабе и обклеила ею всю квартиру. Все двери, все столы с потрескавшимся лаком, все дверцы деревянных шкафов. Даже термос мама обклеила этой пленкой, темно-коричневой, похожей на сгнившее дерево под названием «темный орех». Мама так разошлась, что даже под страхом расправы, все равно умудрилась декорировать и в бабушкиной комнате всю мебель