как раз с вашей матушкой посижу.
Подняв глаза, она увидела доктора Хустино. Тот смотрел на нее подбоченившись и в знак неодобрения, как обычно, качал головой. Но Баси была тверда в своем намерении и отступать не собиралась.
Найдя себе место возле сеньоры, Баси постелила на полу одеяло. Донья Ана хотела ей что-то сказать, но из-за боли в горле не могла, и навещавший ее при каждой возможности доктор Хустино советовал ей не тратить силы и отдыхать.
Пара матросов меняли воду в тазах и белье на подстилках и расставляли по зале тарелки с антисептиком. Мар всякий раз выходила за глотком свежего воздуха, когда сил терпеть эту скверную обстановку, сдавливавшую грудь, больше не оставалось. Главная палуба была полна народа: сидевшие на деревянных рейках пассажиры укрывались от гулявшего по кораблю ветра одеялами. Боясь заразиться, они перебрались из кубрика на открытый воздух.
Той ночью доктор Хустино сказал ей, что если закупорка дыхательных путей продолжится, то на рассвете он проведет донье Ане трахеотомию. При этих словах его лицо исказилось, словно его до смерти перепугали, и на нем застыло выражение ужаса.
Рано утром, измотанная несколькими бессонными ночами, Баси, пользуясь выдавшимся мгновением спокойствия, когда донья Ана, не мучимая приступом кашля, казалось, мирно отдыхала, улеглась на разложенное на полу одеяло. Она была так утомлена, что не слышала ни стонов больных, ни шума, вызванного суетой доктора Хустино, ни матросов, выносивших ведра с всевозможными человеческими выделениями. Тогда-то донья Ана, пыша жаром и с трудом дыша, очнулась и увидела ее рядом с собой. Несмотря на тяжелое состояние, она словно бы прозрела. Протянув руку, она заботливо поправила Баси сползшее на пол покрывало. Затем повернула голову к покоившемуся рядом мальчику. Он лежал с открытыми глазами и, полный ужаса, весь дрожал. Ему было лет восемь-десять, и донья Ана припомнила, что Мар называла его Пабло. Кожа его блестела от пота, волосы прилипли ко лбу, щеки пылали.
Донья Ана подумала о его родителях – и почувствовала глубокое сострадание: не было большего мучения, чем переживания за здоровье родных детей. Грязная, изношенная одежда указывала на его скромное происхождение, и, по всей видимости, он не переодевался с тех пор, как взошел на корабль.
– Хочу к маме, – еле слышно пробормотал он и всхлипнул.
Он выглядел таким одиноким и беспомощным, что донья Ана взяла его за руку. Она ожидала, что он ее отдернет, но нет – напротив, она почувствовала, как его маленькие пальчики сжали ее ладонь в ответ.
– Вы не отпустите меня, когда я усну? – спросил он.
Чтобы собрать в груди достаточно воздуха, донья Ана продолжительно вздохнула.
– Ни за что на свете.
Пабло поверил ее словам, и этого оказалось достаточно, чтобы, закрыв глаза, он представил себе свою маму. Он поддался туману, окутывавшему его разум и уносившему его все дальше и дальше. В его детском помутненном сознании возникший образ матери был так отчетлив и внушителен, что он наконец ощутил покой. Измученный