не моргая, как будто боялся потерять из виду чудную зверушку – вдруг она отмочит еще что-то особенное.
– Так ты что, Миша, выходит, из Израиля к нам сюда, в этот наш ад, добровольно приперся?
Я понуро кивнул.
– Когда?
– Две с лишним недели назад.
– Ну, ты и дурак, – сокрушенно прошептал он, все так же недоверчиво таращась на меня. Потом вдруг что-то явственно щелкнуло у него в темноволосой голове и он вкрадчиво спросил:
– А зачем? Зачем? Вообще зачем?
– Что зачем?
– Зачем ты вообще к нам сюда, в этот наш шизоидный паноптикум приперся? Все бегут отсюда, как подорванные, вплавь Тису преодолевают или даже Черное море, а ты сюда сам добровольно приперся. Ты что, идиот?
– Я же не знал, что у вас тут творится. Я немного блогер, не очень популярный пока, я хотел помочь. У нас в газетах писали, что свободолюбивый украинский народ героически борется с…
– Заткнись! – прервал меня он с видимым отвращением. – Ты что, полный придурок? Ты что, веришь нашим газетам?
– У нас газеты были не ваши, а израильские: «Гаарец», «Едиот ахронот», «Маарив». И еще американские: The Washington Post, The New York Times, The Wall Street Journal. И еще европейские: Daily Mail, Bild, Le Monde – начал было всерьез перечислять я, но он снова прервал меня.
– Господи, да какая разница! Это же газеты! Какой же ты идиот! – вскричал он в полный голос и тут же все присутствующие в классе с укором уставились на нас, оборвав на время свои тихие разговоры.
Я помолчал с минуту, тупо разглядывая масляные пятна на грязном комбинезоне Стася, а потом демонстративно повернулся к нему спиной.
Он что, действительно не понимает разницы между всеми этими уважаемыми изданиями? Не видит разницы между «Гаарец», «Едиот ахронот», «Маарив», The Washington Post, The New York Times, The Wall Street Journal и Daily Mail, Bild, Le Monde?!
Тогда о чем с ним вообще можно разговаривать?
Внезапно распахнулась дверь и в наш класс ввалились сразу трое мужчин. Один, невысокий лысеющий брюнет, очень толстый, даже жирный, в мятом костюме, с неприятным, лоснящимся от кожного сала лицом, держал в руках огромную металлическую линейку вроде тех, что используют строители, и странно хихикал, размахивая линейкой, как какой-нибудь саблей.
Двое других оказались солдатами в камуфляжной военной форме. Они тоже странно хихикали, бесцельно размахивая руками и хаотично двигаясь вокруг своего предводителя.
Вся эта жуткая компания, пританцовывая, прошла в центр класса и остановилась возле классной доски. Стало ясно, что гости пьяны либо употребили наркотики, либо с ними случилось и то, и другое одновременно.
У классной доски толстый брюнет поднял свою огромную линейку над головой и неожиданным фальцетом пропищал:
– Жиды, а ну живо подходим сюда! Сейчас у нас будет конкурс!
Он вдруг зашелся в истеричном смехе:
– У нас сейчас будет конкурс! Евровидения! Демократичный! Ха-ха-ха! Конкурс! На самый, ха-ха-ха! Длинный, ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Нос!
Я повернул голову направо. Художник Лев Моисеевич сидел, замерев за своей партой неестественно