и Кассии, за то, что сам не может справиться с этой тупой болью в груди.
Он смотрел на огонек, который Боросу все же удалось развести, на мокрые камни, на серое, низкое небо. И вдруг его взгляд встретился со взглядом Бороса, который на мгновение оторвался от огня. В глубине глаз друга Арион увидел не только гнев, но и ту же боль и растерянность, которую чувствовал сам. Борос тут же отвернулся, но этого мгновения хватило. Потом Арион посмотрел на Кассию – она все так же изучала карту, но ее пальцы чуть заметно подрагивали.
Они молчали. Но в этой тишине, под шум ветра и треск редких веток в костре, родилось что-то новое. Невысказанное понимание. Осознание того, что они остались втроем, что они нужны друг другу сейчас как никогда, что их общая боль, их общее горе, их общая цель – это единственное, что у них есть. Это не было похоже на веселую дружбу с Линосом, это было что-то более глубокое, суровое, выстраданное. Связь, рожденная не из радости, а из общей потери.
Когда они закончили свой скудный обед, Кассия молча убрала карту, Борос тщательно затушил костер. Они поднялись, проверяя снаряжение. Арион снова пошел первым, Борос – последним, Кассия – между ними. Они шли молча, как и прежде. Но теперь в их молчании было меньше неловкости и больше… единства. Тяжелого, молчаливого единства трех путников, идущих сквозь холод и печаль к неведомой цели на севере.
Акт 3
Первый привал в холодной лощине принес не столько отдых, сколько осознание суровой реальности их нового положения. Прощание с Линосом отозвалось эхом в душе каждого, но дорога не ждала. Едва утихли отголоски их тихого обеда, как Кассия поднялась, сверяясь с картой и хмурым небом.
– Нужно идти, пока светло, – сказала она своим ровным, деловым тоном, который теперь казался единственным островком порядка в окружающем хаосе. – До темноты нужно найти место для ночлега получше этой дыры. И желательно с водой.
Они снова двинулись в путь. Дождь прекратился, но серое небо не просветлело, а ветер стал только злее, пронизывая мокрую одежду ледяными иглами. Предгорья постепенно переходили в настоящие горы – не такие высокие, как те, что виднелись на севере Фитии, но дикие, неуютные, с крутыми каменистыми склонами, поросшими чахлым кустарником и низкорослыми, искривленными ветром соснами. Тропа, если ее можно было так назвать, часто терялась среди камней или уходила под завалы, приходилось продираться сквозь колючие заросли или карабкаться по скользким скалам.
Усталость накапливалась неумолимо. Шаги становились тяжелее, дыхание – прерывистым. Первоначальный эмоциональный шок от ухода Линоса начал уступать место глухой физической измотанности. Воспоминания о теплом доме, о смехе друга, о беззаботных днях в долине все реже всплывали в сознании, вытесняемые насущными проблемами: куда поставить ногу, чтобы не поскользнуться, как укрыться от пронизывающего ветра, когда будет следующий привал. Боль в натертых плечах от лямок мешков, ноющие мышцы ног, сосущее чувство голода