Мотря. Валерий Марро

тебя… Мотря!

      – Открывай… а не то сама открою… слышишь? – И, подойдя, подтолкнула Оксанку к двери.

      Непослушными, ставшими вдруг чужими, руками зажгла Оксана свечку, вышла в сени, отодвинула засов.

      – Тебе что… заклало? – грубо оттолкнул её кто-то высокий. – Смотри мне, девка!

      У самых глаз увидела Оксана дуло карабина. Вслед за этим в дом вошли трое. В первом, высоком, Оксана узнала рябого.

      – Собирайся, красотка, – скривил тот в злорадной усмешке рот, увидев Мотрю. – Хватит тебе чужой хлеб жрать…

      – Да что ты такое говоришь, Пётр! – всплеснула руками Оксана. – Как тебе не стыдно!

      – А ты помолчи… защитница! – снова грубо оттолкнул Оксану рябой. А не то… пойдёшь вместе с ней! Чего смотришь? Собирайся… червона короста! – вдруг заорал он истерично, замахнувшись на Мотрю прикладом.

      – Хорошо… я сейчас! – лицо Мотри было спокойным. – Позволь только рубашку чистую перед смертью надеть.

      – Ничего… на верёвке болтаться и в этой будет удобно… Айда! – вытолкнул рябой Мотрю на середину комнаты. – Надевай скорее своё тряпьё! Да щенка своего прихвати с собой! Где он… где? – злые глаза его зашарили по кровати.

      – Пожалуй, в той комнате, – угодливым тенорком подсказал второй – невысокий, полный, с бегающими глазами.

      – А-а… запрятала! – оттолкнув Мотрю прикладом, рябой направился было в другую комнату.

      – Стой! Ребёнка не трогай! – неожиданно раздался голос третьего мужчины, стоявшего у двери. – Такого приказа не было. И пусть рубашку наденет… как просила. – Он подошёл поближе… и Мотря чуть не вскрикнула от неожиданности.

      «Так это же Иван… это же он… тот самый!»

      И вспомнила она, как ещё до войны приезжал из соседнего села к ним на танцы этот высокий, красивый парень и всегда искал глазами её, синеглазую Мотрю. Видимо, пришлась она ему по душе.

      «А почему это он с ними… с этими продажными?» – подумала было Мотря, да вовремя спохватилась. Что-то прочла она в глазах Ивана такое, от чего радостно забилось сердце.

      – Ну, так пусть… – сквозь зубы процедил рябой. Видно было, что он побаивается того, третьего – крепкого, статного на вид. – Иди, одевайся… стерва советская! – вдруг снова истерично взвизгнул он и, отойдя в сторону, наполнил воздух грязной, нецензурной бранью.

      Затем достал смятую пачку немецких сигарет и, не спуская с Мотри цепких, налитых ненавистью глаз, закурил, сплёвывая прямо на пол.

      – Спасибо тебе, Иван… – еле слышно, одними губами, прошептала Мотря, с внезапно вспыхнувшей надеждой продолжая всматриваться в лицо своего неожиданного защитника.

      – Иди, иди… да быстренько там! – снова резанул слух грубый окрик рябого.

      Мотря быстро вошла в комнату. Сердце её бешено колотилось.