что я такая хорошая актриса.
– То-то я не могла понять, что за Лора.
– Ее не существует, я не хотела накликать беду на настоящую подругу, придумав аварию. Извини, не хотела тебя пугать, но я не могла больше ни минуты оставаться рядом с ним.
Я тоже беру горсть арахиса.
– Тогда он был мальчишкой, мог измениться.
– Невозможно, он неизлечим. Член в мозгу, четвертая стадия, это неоперабельно.
Я не могу удержаться от смеха, и Агата, несмотря на все усилия сохранить хмурый вид, тоже хохочет. Мы наливаем себе вина и садимся на подушки, брошенные прямо на траву, в тени липы. Дом стоит на холмах Англета, и вдали, за красными крышами и садами, виднеются внушительные силуэты пиренейских вершин.
– У тебя сейчас кто-нибудь есть? – спрашиваю я Агату.
Она качает головой:
– Уже три недели как нет.
Ее не нужно уговаривать, она сама рассказывает о своем романе с Матье. Он логопед в доме престарелых, где она работает. В кои-то веки, уточняет Агата, она не влюбилась до безумия с первого взгляда и не испытала желания выйти замуж со второго.
– Несколько месяцев мы были просто друзьями. Отлично ладили, у нас одинаковое чувство юмора.
– Вот же черт…
– Мы ходили в кино, катались на лыжах, вместе смотрели сериалы, – продолжает Агата, не обратив внимания на мое поддразнивание.
Она вновь погружается в свой роман, рассказывая мне о нем. На Рождество они ездили в Лондон. Она давно мечтала посмотреть праздничные украшения и иллюминацию. На выезде из туннеля под Ла-Маншем она его поцеловала, радуясь, что выбралась живой. Я перебиваю сестру, чтобы поздравить с достижением, – было время, когда она не могла даже зайти в лифт, – она благодарит и продолжает. Матье быстро переехал к ней. Она ждала, когда ей надоест и она перестанет его выносить, так кончались все ее отношения до сих пор, но на этот раз все было иначе.
– Он был тот самый, я уверена. Может, именно потому, что он был моим другом, прежде чем стал моим парнем.
– Что же произошло?
Агата долго гасит сигарету.
– Он не вынес, понимаешь, моего… моей… в общем, меня.
Она скручивает волосы в тугой узел на макушке с невозмутимым видом, но я знаю, как она борется, чтобы не разрыдаться.
– Ты уверена, что из-за этого? – спрашиваю я.
– Абсолютно. Он сказал, что это слишком тяжело выносить изо дня в день. Я его не виню, иногда я думаю, будь у меня возможность уйти от самой себя, я бы ушла.
Я ищу слова, чтобы утешить ее, но не успеваю. Она предпочитает сменить тему.
– А ты с Алексом? Сколько вы уже вместе?
– Девятнадцать лет. Сызмальства.
– Так не говорят с 1925 года. И у вас все хорошо?
– Да, не жалуюсь.
Она таращит глаза:
– Обзавидуешься! Просто рекламный баннер супружеской жизни.
Я смеюсь, сознавая свой недостаток энтузиазма, и начинаю рассказывать.
Трепет