Соня задирает нос и отворачивается к окну.
– Откуда ты ее знаешь?
Соня в очередной раз закатывает глаза, будто это что-то для меня значит. Не значит, потому что все ее ужимки – это только заклепки непробиваемого фюзеляжа, которому нипочем ни ветер, ни перепады температуры, ни высота.
– Ты прав. Поет. В студии, – отрывисто произносит Соня и жмурится. – Но она… не такая, как мы. Как я и мои ребята. Она поет романсы, ездит на фестиваль бардовской песни, играет на… гитаре. – Соня морщится, будто гитара – это что-то стремное. – А еще ее часто просят мне аккомпанировать на рояле, потому что ее в пальцы сам бог поцеловал, отвечаю, и… она правда хорошая.
– Прям правда хорошая?
– Правда. Не кривляйся. Мы с ней в последнее время чаще общаемся… она вроде как нравится Лехе.
– Леха?
– Мой близкий друг, Леша.
– Тот зализанный придурковатый тип?
Я смеюсь, а Соня стекленеет. В ее глазах неприкрытый отчаянный страх, и это очень веселит. Я мог бы сто раз сказать, что стал нормальным, но мне никто не поверит. Это жалкое недоразумение – быть мной, больным придурком. До сих пор смешно, что все зашло так далеко.
– Да ладно, расслабься. Я не претендую на твою подр…
– На кого?
– На нее. Просто она прицепилась ко мне, вот и все.
– Прицепилась? – холодно переспрашивает Соня. – Ты в своем уме? Кажется, она тебя не замечает.
– Я…
– Егор! – восклицает слишком громко Соня, на нас оборачиваются все, включая девчонку, которую я, разумеется, «не вижу».
Она где-то на фоне, сливается с лучом света из окна, пролитым на столик. Ее волосы золотисто-каштановые, светлее, чем я думал. За микросекунду, что взгляд за нее цепляется, успеваю зарисовать в памяти изгиб вздернутого носа и слишком пухлой верхней губы. Можно разглядывать это лицо часами и все равно не понять, что же в нем такого особенного-то. Еще и тяжелая оправа очков мешает, почему она не носит что-то более изящное?
– Давай еще погромче. – Улыбаюсь сестре, но ее пугают мои улыбки, к большому моему сожалению.
Она видит за ними безумие, а мне в ответ хочется зайти дальше, показать больше, и рано или поздно точно что-то будет. Какой-то приз за мои старания. Мифический мультик за победу в игре «Ну, погоди!». Долгожданный дождь после танцев с бубном. Иначе зачем это все? Неужели я и правда псих, как наш отец? Говорят, если я это признаю, сделаю первый шаг на пути к выздоровлению, но никто не понимает, что тогда это превратится в мое оправдание. Бросьте. Я пока еще понимаю, что со мной не так, а значит, не безнадежен.
Соня не успевает ответить. За столик к моей девчонке усаживается паренек с зализанными, в лучших традициях хрестоматийного мажорства, волосами. Она улыбается ему и тянется через столик, чтобы обнять.
Соню передергивает от моей улыбки. Будто я антагонист, который способен изгибать губы только перед тем, как произойдет что-то очень и очень плохое. Сестра напрягается, хмурит лоб, потом трет его рукой, словно боится, что заломы тут же превратятся в морщины.
– Малыш, не переживай ты так, все останутся живы, – обещаю ей.
Девять